Ревущие сороковые

А нам, русским, было сообщено, что лишь утром мы получим разрешение на выход в город.

— Эх, хочется посмотреть, как буржуазия разлагается! И чего держат, — сокрушенно вздохнул Трефолев.

— Еще наглядишься, — заверил боцман. — Честно скажу — радости тут мало. Видывал я людей, которые потом всю жизнь маялись. Так что советую, ребята, поскромней… не вздумайте какую-нибудь кралю подцепить.

— Не пугай, Тарас Фаддеевич, сами с усами.

— А я и не пугаю. Только советую не делать того, что советскому человеку не к лицу. От скромной жизни еще никто не помирал.

— Вприглядку советуешь или как по-иному? — не без ехидства спросил механик Мор-гач.

— Не о тебе забота, Борис Тихонович, — ответил Демчук. — Ты в тираж выходишь.

— Зря так думаешь, — возразил Мор-гач. — Смотри, даже Ула Ростад вырядился. А я что же, вместо него старикашку разыгрывать должен? Какие на этот счет будут указания?

— Иди-ка ты, братец, к… киту под хвост, пока по шее не схлопотал. Вот какие у меня указания.

— Что-то больно вежлив, — не унимался Моргач. — Даже неловко делается, мельчает боцманское племя.

— Не тебе судить, мельчает или не мельчает.

* * *

Первая группа экскурсантов отправлялась в город после завтрака. В автобусе я очутился рядом с переводчицей Шурочкой. Нас разделял только проход. Девушка искоса взглянула на меня.

— Опять недовольны? — спросил я. — Хотите, чтобы, пересел?

— Нет, наоборот. Вы сильны в английском? — Слабоват, едва спикаю.

— Могу составить компанию. Буду переводить. Хотите?

— С великим удовольствием.

— Шурочка, а мы тоже по-английски ни бе ни ме. Возьмите и нас с собой, — с разных сторон начали напрашиваться парни. — Штурман, говорят, женат.

— Вот поэтому-то выбор пал на него. Мне ухажеров не нужно, — обескуражила всех Шурочка. — Штурман, кроме того, говорят, историю Кейптауна изучал. Будете моим гидом? — обратилась она ко мне.

— Есть, — ответил я.

От порта в город пролегало широкое асфальтированное шоссе, с обеих сторон его виднелись пустыри, захламленные свалками.

У въезда в лабиринт городских улиц, на крошечной площади, нас встретил высившийся на постаменте голландец Ван Риебик. Я объяснил Шурочке, что три столетия назад этот суровый господин колониалист основал в Южной Африке новый город Капштадт, переименованный позже в Кейптаун. Соотечественники Ван Риебика — буры, захватив лучшие земли у африканского народа банту, не пожелали делиться с англичанами и взялись за оружие. Так началась англо-бурская война…

Все это я вычитал в справочнике, поэтому мог рассказывать без запинок.

— Вы помните песню «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне»? — спросил я у Шурочки.

— Помню, — ответила она. — Ее пел дедушка.

— Верно, это песня наших отцов и дедов! Вот где-то в этих зарослях родился закон для всех воюющих: не давай от одной спички прикуривать третьему. Когда в темноте прикуривал первый солдат, бур хватал ружье, стоило спичке переместиться к трубке второго, — бур брал огонек на прицел, а в третьего стрелял и попадал в лоб…

Автобус с экскурсантами тем временем подкатил к высокому обелиску, воздвигнутому британцами в начале двадцатого века в честь победы над бурами. Мы вышли на площадь, чтобы лучше рассмотреть фигуры колониальных солдат, идущих слева и справа в атаку.

— Эти пехотинцы стоят здесь с ружьями наперевес, чтобы буры, негры, индийцы и мулаты не вздумали вновь бунтовать, — продолжал я объяснять Шурочке. — Так что советую сильно не загорать, иначе примут за хорошенькую мулатку и отправят ублажать плантаторов.

Я готов был молоть любую чушь, лишь бы казаться веселым и остроумным.

В автобусе мы сидели рядом и вместе рассматривали высокие каменные дома в центре города, смеялись над допотопными кабриолетами и нарядными лошадками, трюхающими рядом со сверкающими лимузинами. Иногда мы перегоняли краснокожих и чернокожих рикш, катящих легкие коляски с седоками. Эта смесь Европы и Африки, старого и ультрасовременного поражала нас.

На пестрящей рекламами шумной Адерлей-стрит мы покинули автобус и пошли пешком. Шурочку то и дело притягивали к себе сверкающие витрины. Уцепясь за мою руку, она просила не спешить. Ей хотелось все рассмотреть, запомнить цены, крупно написанные на табличках.

В одном из магазинов предприимчивый хозяин успел вывесить для нас пригласительный плакат: «Добро пожаловать! Здесь разговаривается для русских»..