Ревущие сороковые

И Эрик послушно выполнял приказание, а старик, как бы шутя, кряхтел и кривлялся, изображая берегового подагрика-развалину. Потом резко выпрямлялся и молодцевато козырял мне:

— Вэри велл, шкипер! Все файн.

Это кривляние больного и старого человека делало его жалким. Я как-то спросил:

— Может, вам действительно нездоровится? Мы вызовем врача.

Но старик гордо ответил:

— Еще не появилась такая болезнь, которая могла бы свалить Ростада. Я крепче ваших молодых, можете не сомневаться.

* * *

Вскоре и мы не хуже норвежцев стали разбираться в породах китов по выпускаемым фонтанам.

У финвалов фонтан обычно бывал высоким и походил на опрокинутый конус. У синих китов он отличался мощностью струи: над водой словно вырастала голубовато-белесая пальма и медленно растворялась в воздухе. Сейвалы выпускали вверх тонкую струю, а горбачи, наоборот, — пушистую. У кашалотов фонтаны всегда были косыми, потому что дыхало у них находилось не посредине, как у всех китов, а в левом краю рыла.

Я заметил, что при вдохе киты обязательно должны поднять дыхало над водой, а при выдохе они могут этого не делать. Вода не мешала: воздух, вырывающийся из дыхала, подхватывал ее и уносил вверх, создавая настоящий фонтан.

В минуты охоты я часто вытаскивал секундомер, стремясь установить, на какое время заныривают киты разных пород, либо мысленно ставил себя на место гарпунера и маневрировал, стремясь точно выйти к тому месту, где покажутся из воды преследуемые животные. Иногда я угадывал, но чаще ошибался.

Улучив как-то удобную минуту, я попросил норвежца позволить выстрелить по киту моему другу Трефолеву.

Старик не возражал, но хитровато спросил:

— А кто будет отвечать за потерянный гарпун и оборванную снасть?

— Вы думаете, без аварии не обойдется? — Уверен, — ответил Ростад.

— Но Трефолев был хорошим комендором, расстреливал на большом расстоянии мины.

— Попробуйте, если не боитесь потерь, — продолжал пугать меня старик. — Но все убытки берите на себя.

Я в тот же день сообщил Сыретинекому о согласии норвежца подпустить к пушке нашего парня, но тот вдруг заколебался:

— А стоит ли нам самостоятельно экспериментировать? Пусть болит голова у капитан-директора. ЕсЛи он намерен готовить своих гарпунеров — должен выделить специальные фонды. Не буду же я отвечать своей зарплатой.

В разговоре по радиотелефону с капитан-директором мне пришлось поручиться за Тре-фолева и заверить, что рулевой достаточно подготовлен к охоте на китов.

— Хорошо, — наконец согласился капитан-директор. — Даю вам пять пробных выстрелов и пришлю наблюдателей: пусть на месте решат — годен ли ваш комендор. Спасибо за инициативу.

Но Сыретинского не обрадовало решение капитан-директора.

— Куда я размещу этих наблюдателей? И взбрело же вам затеять канитель! Всякие наблюдатели и проверщики чувствуют себя вершителями судеб. Они претендуют на лучшие каюты и ждут, чтобы перед ними расстилались, лебезили и не скупились на угощение. А особенно Сорвачев. С ним натерпишься.

Прибытие освобожденного председателя базового комитета профсоюза Николая Витальевича Сорвачева не радовало и нас. Этот человек, не отличавшийся особым умом и образованием, имел манию всех поучать, так как не доверял сообразительности других. Говорил он нудно и так все разжевывал, что до конца его редко кто мог дослушать. Люди стремились под любыми предлогами улизнуть и не попадаться ему на глаза.

Внешность предбазкома была заурядной, не-запоминающейся. Одну лишь плешь можно было назвать главной приметой Николая Витальевича. По натуре он был человеком неуравновешенным: то держался заискивающе, то становился громовержцем. Это отталкивало от него людей.

Однажды я спросил замполита: почему он подобрал себе таких помощников, как Стайнов и Сорвачев?

Куренков с хитринкой посмотрел на меня и, чтобы другие не слышали, прикрыл ладонью рот и ответил:

— Разве я сам! Мне их дали для подпорки, как сухопутному человеку. Вот и хожу с помощью таких костылей, учусь, как прожить в море без ошибок. Так-то, брат.

Я посочувствовал Михаилу Демьяновичу.

* * *

На другой день, как только выглянуло солнце и море затихло, с «Салюта» на «Пингвин» перебрались Сорвачев и вице-председатель Норвежского союза гарпунеров Раур Сенерсен.

Опасения Сыретинского были не напрасны: Сорвачев поселился в капитанской каюте и превратил ее в свой кабинет, а Раур Сенерсен устроился у гарпунера.