В туманном зеркале

– Когда вам удобнее. Я целиком и полностью в вашем распоряжении.

– Ну, например, в четверг, в восемь часов. У меня появилась идея по поводу вашей пьесы, по-моему, замечательная… Так что же? Я записываю: четверг, 17-го, господин Россе, да? Разумеется, во избежание случайностей в четверг утром вы мне позвоните.

– Хорошо… непременно… договорились… – отвечал Франсуа, так и не собравшись задать еще один вопрос.

Его задала Муна, окликнув его, когда он уже приготовился повесить трубку.

– Мы ужинаем вдвоем, втроем или вчетвером? Я должна знать заранее – Бертомьё всегда так занят!

– Вдвоем, если вас это устроит, – услышал Франсуа свой ответ, и ему показалось, что голос у него звучит вполне нейтрально… и светски.

Ну что ж, если в дальнейшем возникнут какие-то осложнения, он не будет чувствовать себя ни при чем…

Счастливая случайность или нет, но 17-го числа Сибилла должна была ехать в Мюнхен на премьеру балета. И еще – взять интервью у Дальдо Монтерана, которого газеты называли «новым чудом из Большого», гением танца, с нажимом еще и на то, что женщин он предпочитает мужчинам. Говорили вдобавок, что он необычайно хорош собой, называли его из-за красоты чуть ли не дьяволом, соблазнителем, распространяющим вокруг себя запах адской серы, что на деле свидетельствовало только о том, что наше время окончательно сбилось с толку, потому пугали и страшили самые естественные наклонности танцовщика. Сибилла должна была уехать дня на три: она хотела еще подробно описать картины мюнхенской пинакотеки для французских женщин, которым не посчастливилось проживать в Мюнхене. Отдавая должное серьезности ее культурной и интеллектуальной миссии, главный редактор вознамерился отрядить с ней двух фотографов: аса съемки, который виртуозно работал с цветной пленкой, и второго, умевшего придать новый ракурс даже самому избитому сюжету, – его талант Сибилла ценила куда больше мастерства первого. «Что ж, несколько дней разлуки пойдут нам с Франсуа на пользу», – великодушно думала она. В последнее время оба они стали так раздражительны, а Франсуа вдобавок еще и каким-то вялым и отстраненным. Он уже не так мрачно смотрел на их будущее, зато ко всему стал относиться фаталистически – позиция, в глазах Сибиллы, малодостойная и затягивающая в трясину. Но она давно привыкла к неровному характеру Франсуа и не придавала большого значения перепадам, зная, что по натуре он беззаботен, впечатлителен, великодушен и добр. Сибилла не верила, что он может внезапно совершенно перемениться и стать равнодушным и нечистоплотным обывателем. Нет, эти добродетели были не по нему.

– Что будешь делать? – спросила она ласково утром в день отъезда, глядя на Франсуа, потягивающегося в их кровати.

Она видела его ребра, старую футболку, в которой он спал, и он казался ей мальчишкой-худышкой, правда, с легкой проседью где-то за ухом… Он хорошо смотрелся бы в прошлом веке: фрак, длинные узкие панталоны, белая овальная манишка, а то и крахмальный пластрон, которые по бедности надевали прямо на голое тело. Где же она читала про воротнички и бедность? У Золя? Какой же он молодой, Франсуа, на вид совсем подросток, вот только кожа стала тоньше и уязвимее, чем десять лет назад. В приливе нежности Сибилла сбросила черную шелковую ночнушку прямо в раскрытый чемодан, присела на край кровати и обняла Франсуа.

– Мой большой-пребольшой мальчуган, – прошептала она, – милый мой, мой любимый…

Она прижалась к Франсуа и по-детски что-то лепетала. Солнечный луч пробрался в щелку между ставен и задержался, слепя открытые неподвижные глаза Франсуа. Потом, смущенный собственной нескромностью, солнечный луч исчез. Но солнце в это утро было слишком уж ярким и скрылось оно не настолько быстро, чтобы не затуманить чем-то вроде пелены зеркало глаз лежащего в объятиях Сибиллы мужчины.

– Так что ты будешь делать сегодня вечером?

День только-только начинался, но уже потемнело из-за наплывающих грозовых туч.

– Ничего, – ответил Франсуа, – абсолютно ничего не буду делать. Лягу спать пораньше, а то голова у меня раскалывается… Похоже, простудился.

На самом деле вечером он ужинал с Муной и, разумеется, не только мог, но и должен был бы сказать об этом Сибилле. Но ведь идея Муны насчет пьесы могла ему не понравиться. И встреча их могла окончиться ровно ничем. Так что зачем заранее готовить очередную неприятность? Зато если дело пойдет на лад, Сибиллу по возвращении будет ждать приятный сюрприз, и они вместе отпразднуют победу. Только поэтому, когда зазвонил телефон и незнакомый голос известил Сибиллу, а она машинально повторила известие вслух, что рейсы в Мюнхен как «Эр-Франс», так и всех других авиакомпаний отложены из-за грозы, Франсуа ощутил раздражение. Он почувствовал себя мужем под каблуком у ревнивой жены. И не сумел скрыть своего недовольства, оно было настолько явным и откровенным, что не могла его не заметить и Сибилла, даже не могла сделать вид, что не заметила. Оба понимали неловкость возникшей ситуации, только у Сибиллы не было чувства вины: она стояла посреди их спальни, она повернулась к Франсуа спиной, виски у нее заломило от напряжения. Она искала выход из положения, выход для Франсуа, выход для них обоих.