Пандора

Я смотрела на богов. Часами не сводила с них глаз. Я думала, что больше никогда уже не пошевелюсь.

Спустилась ночь.

«Не спать! – прошептала я. – Стоять на вахте всю ночь! Египтяне, они поджидают тебя в темноте! Луна, смотри, она почти полная, до полнолуния осталось не более одной-двух ночей».

Но худший период моей агонии уже прошел, я была совершенно измотана и буквально провалилась в сон.

Сон как бы говорил:

«Хватит волноваться».

Начались видения.

Я увидела мужчин в золотых мантиях.

«Теперь тебя отведут в святилище».

Но что там? Мне не хотелось смотреть.

«Наша Мать, наша возлюбленная скорбящая Мать», – сказал жрец. На стенах были изображены профили египтян и слова, написанные рисунками. Здесь жгли мирру.

«Иди, – сказали те, кто держал меня. – Теперь все нечистое ушло от тебя, и ты испьешь из священного Источника».

Я слышала женский плач и стоны. Перед тем как войти в большие покои, я в них заглянула. На тронах сидели царь и царица, царь неподвижно смотрел в пустоту, как будто видел последний сон, а царица пыталась освободиться от золотых оков. На ней была корона Верхнего и Нижнего Египта. И плиссированные льняные одеяния. Не парик, а настоящие косы. Она плакала, и на белых щеках оставались красные пятна. Красные пятна на ожерелье и на груди. Она казалась замаранной и: опозоренной.

«Моя Мать, моя богиня, – сказала я. – Но это же чудовищно».

Я заставила себя проснуться. Села и положила руку на ларарий, потом посмотрела на проявившуюся в лучах восходящего солнца паутину на деревьях.

Мне показалось, что я слышу, как вокруг шепчутся на древнеегипетском языке. Я этого не допущу! Не сойду с ума! Хватит! Единственный, кого я любила, мой отец, сказал: «Живи!»

Пора действовать. Вставать и приниматься за дело. Внезапно я ощутила в себе силы и почувствовала, что готова действовать.

Долгие ночи скорби и рыданий стали эквивалентом посвящения в храме. Только на этот раз средством опьянения послужила смерть, а превращение свершилось через понимание.

Теперь все было кончено, бессмысленный мир стал более сносным, я не нуждалась в объяснениях. И никогда не буду нуждаться – как глупо было предаваться подобным мыслям. Сам факт, что я оказалась в затруднительном положении, давал мне право действовать. Я налила в кубок вина и вышла с ним к воротам.

В городе, казалось, страсти уже улеглись. Проходившие мимо люди отводили глаза от неподвижно стоявшей в вестибюле своего дома полураздетой оборванки.

Наконец-то! Какой-то трудяга, с трудом передвигающий ноги под грузом кирпичей.

Я протянула ему кубок.

«Я три дня болела. Что слышно о смерти Германика? Как дела в городе?»

Он был искренне рад вину. Работа его состарила. Плечи исхудали. Руки тряслись.

«Благодарю вас, госпожа, – сказал он, а потом залпом осушил кубок, как будто не в силах был остановиться. – Нашего Германика положили посреди площади на всеобщее обозрение. Как же он был красив! Некоторые сравнивают его с великим Александром. Народ все гадает, действительно ли его отравили. Кто говорит – да, кто – нет.

Солдаты его любили. Благодарение богам, легата Пизона здесь нет, и вернуться он не смеет. Жена Германика, прекрасная Агриппина, поместила прах мужа в урну и носит ее на груди. Она плывет в Рим искать у Тиберия правосудия. – Он передал мне кубок. – Благодарю покорно».

«В городе все по-прежнему?»

«О да, кто сможет изменить этот великолепный рынок? – заявил он. – Дела идут как всегда. Верные солдаты Германика поддерживают мир и ждут справедливости. Они не позволят вернуться убийце Пизону, а Сентий собирает вокруг себя тех, кто служил под командованием Германика. Город доволен. В честь Германика горит огонь. Если война и начнется, то не здесь. Не беспокойтесь».

«Спасибо вам, вы мне очень помогли».

Я забрала кубок, заперла ворота, плотно закрыла дверь и перешла к действиям.

Пожевав немного хлеба, чтобы набраться сил, пробормотав вслух житейскую мудрость Лукреция, я приступила к обследованию дома. Справа от дворика имелась роскошная ванна. Очень светлая. Нимфы ровным потоком лили воду из раковин в оштукатуренный резервуар, вода оказалась отличной. Подогревать ее не потребовалось.

Моя одежда лежала в спальне.

Ты знаешь, что римляне носили простые платья, длинные рубашки или туники, мы одевали их по две-три сразу, плюс верхняя туника, стола, и, наконец, палла, накидка, доходящая до лодыжек, которую подпоясывали под грудью.