124  

Я не стал дожидаться его ответа. Может быть, он и не хотел отвечать. Не знаю. Я ушел и ни разу не обернулся. Может быть, он шел за мной, но я ничего не хотел об этом знать. Мне было все равно.

Я отправился на Монмартр, на кладбище. Не знаю, почему я выбрал именно его. Может быть, потому, что это недалеко от бульвара Капуцинов. В то время Монмартр еще был окраиной, темной, тихой, спокойной. Блуждая в потемках между низенькими домиками и прилепившимися к ним огородами, я отыскал себе жертву и поспешно, без удовольствия насытился. Потом отыскал могилу, где мне предстояло провести следующий день. Я нашел подходящий, еще не успевший сгнить гроб, выскреб из него пoлy-истлевшие останки голыми руками и улегся в грязную и мокрую постель, смердящую смертью. Не могу сказать, что там было уютно, но именно этого я хотел. Запертый в темноте, вдали от людей и прочих двуногих создании, вдыхая запах сырой земли, я наконец смог отрешиться от переполнявшей меня скорби.

Скоро я забылся тяжелым сном, и мучения кончились.

Но ненадолго. Проснулся я, когда холодное и тусклое зимнее солнце уже зашло. Как это обычно бывает зимой, я почти сразу обрел способность ясно чувствовать. Вокруг в кромешной тьме сновали толпы живых тварей – постоянные обитатели гроба. Они разбежались во все стороны при моем воскрешении к жизни. Я неторопливо выбрался наружу под призрачный свет луны, с наслаждением прикасаясь к холодной, гладкой мраморной плите, которая послужила мне убежищем. Блуждая среди могил, я обдумывал еще и еще раз свой план. Я ставил на карту собственную жизнь. Но надеялся выиграть и обрести свободу распоряжаться ею: не бояться потерять ее и, если нужно, решиться отдать.

В одном огороде возле изгороди я заметил то, что смутно уже присутствовало в моих мыслях. Это была небольшая коса с острым, искривленным лезвием, к нему прилипли прошлогодние травинки, засохшие, но все еще зеленые. Стоило мне протереть его, провести пальцами по потемневшему от времени и непогоды металлу, как мой план обрел ясность и завершенность. Прежде всею надо найти кучера с экипажем и нанять его на несколько дней. Мне не составило труда отыскать подходящего возницу, соблазнив его щедрым авансом и обещанием заплатить еще больше. Я распорядился, чтобы в карету из нашего номера перенесли ящик с гробом и другие необходимые вещи. Потом последовало несколько долгих и утомительных часок я притворялся, что пью вместе с кучером, болтал с ним о самых разных вещах и наконец договорился, что он за очень крупную сумму перевезет меня на рассвете из Парижа в Фонтенбло. Я сказал ему, что всю дорогу буду спать, потому что у меня хрупкое здоровье, и меня нельзя тревожить ни под каким предлогом. Последнее условие было настолько существенным, что я пообещал вознице отдельную плату за его безукоризненное выполнение: он не должен даже прикасаться к дверце кареты, пока я сам не выйду из нее.

Я убедился, что он согласен на мои условия и пьян настолько, что забыл обо всем, кроме предстоящей поездки в Фонтенбло. Мы медленно и осторожно отправились в путь и вскоре выехали на улицу, где находился Театр вампиров. Неподалеку от него мы остановились, но я остался внутри и подождал, пока начнет светать.

Театр уже заперли в преддверии наступающего дня. Примерно за четверть часа до рассвета я выскользнул из экипажа и прокрался к зданию. Я знал, что там, в подземных этажах, далеко внизу, вампиры уже лежат в своих гробах. Но даже если б кто-нибудь их них запоздал и вернулся домой в самую последнюю минуту, он вряд ли бы обратил внимание на мои приготовления. Я накрепко заколотил главный вход досками. Какой-то ранний прохожий застал меня за этим занятием, но прошел мимо – наверное, подумал, что я прибиваю табличку с именем владельца. Я опасался только, что могу столкнуться с продавцами билетов, швейцарами и прочей прислугой, которая, как я предполагал, приходила в театр на рассвете, чтобы охранять дневной сон вампиров.

Я приказал вознице поставить экипаж в переулке, куда выходила потайная дверь Армана, и прихватил с собой два бочонка с керосином.

Как я и надеялся, мне с легкостью удалось повернуть ключ в замке. Первым делом я убедился, что келья Армана пуста Вняв моему предостережению, он исчез, и забрал все, кроме мебели. Торопливо я откупорил один бочонок и, катя перед собой второй, двинулся к лестнице. В спешке я разбрызгивал керосин на деревянные перекрытия и двери комнат. Запах оказался настолько силен, что он мог поднять тревогу гораздо скорее, чем любой, даже самый громкий, шум. Я замер на лестнице, прислушиваясь, с бочонками и с косой в руках, но не услышал ничего – ни малейшего признака присутствия в здании охраны или самих вампиров. Стискивая рукоять косы, я медленно поднимался по каменным ступенькам к залу. Там тоже было пусто, как в коридоре и на лестнице, и никто не видел, как я смачивал горючей жидкостью набитые конским волосом сиденья кресел и тяжелые бархатные портьеры. На секунду я замешкался возле двери, за которой лежали Клодия и Мадлен. Мне захотелось отворить ее и бросить на них прощальный взгляд. Это желание было так велико, что я чуть было не забыл, зачем пришел сюда, и едва не выронил из рук полупустой бочонок. Но свет уже пробивался сквозь щели в старых досках и, встрепенувшись, я вспомнил, что надо торопиться. Мадлен и Клодия мертвы. Зачем мне смотреть на их почерневшие останки и спутанные волосы? Я вышел из зала и побежал по незнакомым темным коридорам, обливая керосином деревянные двери. Я кинулся наверх, в фойе театра, едва освещенное холодным серым светом сквозь неплотно закрытые ставни на окнах и главный вход в здание, только что заколоченный мной. Потом я вошел в зрительный зал и вылил остатки керосина на огромный бархатный занавес, кресла и портьеры.

  124  
×
×