21  

Итак, наш вечер. Мы поехали назад, за холмы, в долину Санфернандо, в какой-то бредовый русский ресторанчик, где еду подавали крохотными порциями, с немыслимыми паузами, и вроде бы вовсе не то, что, как нам казалось, мы заказывали, но всё было замечательно вкусно. Я незаметно выкачивала из него информацию о его прошлом. Узнала, что он разведён; одна дочь — всего-то на три года моложе меня, и — стоп: дальше посторонним вход воспрещён. Но о его карьере, о пьесах, о том, почему он их больше не пишет, о кино, об Америке… он говорил много, я отвечала тем же — и он слушал, даже тогда, когда я принялась выкладывать ему собственные наивные соображения о Калифорнии. И я поняла — мы работаем на одной волне, раньше я в этом сомневалась. Он поднялся ко мне — выпить рюмочку на ночь; через десять минут поцеловал меня в щёчку — как клюнул — и исчез. А я и хотела, чтобы он ушёл. Я вовсе не хочу сказать, что вечер не удался: всё было замечательно, и мне стало намного легче.

Начались съёмки, выезды на места, и я с ним почти не встречалась. Время от времени он возникал то там, то тут — очень редко: он уже начал работу над сценарием о Китченере35. А потом он появился надолго, когда снимали серию сцен в Малибу, и между съёмками мы с ним поговорили. Я уже пускала пары от злости: им всем столько времени требовалось, чтобы всё установить как следует, и Билл никак не мог успокоиться, пока не снимет на три дубля больше, чем надо. После съёмок меня обычно отвозили прямо домой, и я уже никуда не выходила, отправлялась в постель в одиннадцать, а то и в десять: образцовая молодая актриса. Но по сравнению с необходимостью одеваться к выходу, становиться объектом сексуальных притязаний и при этом испытывать смертельную скуку… я стала отказываться от всех и всяческих приглашений. Билл с женой — как положено по протоколу — пригласили меня пообедать с ними, вот, кажется, и всё за целую неделю. Странно, но мне это нравилось. Готовила то немногое, что успевала (запиской) поручить Марте купить, когда та приходила убирать квартиру. А то — иногда — попрошу шофёра студийной машины остановиться у магазина вкусной и здоровой пищи или у деликатесов. Немножко повожусь на кухне, посмотрю идиотскую программу по ТВ. Почитаю. Напишу домой — словно школьница. Это всё Дэн виноват. Слишком усердно пыталась доказать себе, что нереальна Калифорния, а не я.

Кое-что из этого (кроме последнего кусочка) я неожиданно поведала Дэну между съёмками в Малибу. Мы шлёпали босиком по воде, как пожилые отдыхающие в Саутенде36. Фотограф съёмочной группы сделал снимок, я его сохранила. Мы оба смотрим на море у наших ног. Думаю, я пыталась убедить его, что моя англо-шотландская сущность сильнее этой чуждой мне культуры. И что — честно-честно — я совсем не чувствую себя здесь одинокой. Разумеется, я ему позвоню, если… и вдруг до меня дошло, что я таки чувствую себя одинокой. Вот тут и рассыпалась на куски иллюзия гастрольных меблирашек, да и в квартире со мной не было ещё одной актрисы, с кем не просто можно, а надо было бы хоть словом перекинуться. Меня словно закупорили в полном одиночестве, вот отчего я писала так много писем. Мне просто необходимо было с кем-то разговаривать, не более того. С мужиками я завязала и прекрасно чувствовала себя в (кратковременной) роли монашенки.

Говорю ему:

— Обнаружила потрясающий магазин вкусной и здоровой пищи.

Он посмотрел искоса:

— Дженни? Это что — приглашение?

А я и не думала вовсе его приглашать. Но вдруг подумала.

— Прямо сегодня? Если пообещаю уйти ровно в десять?

Сказав «да», я уже понимала, что должна кое-что решить для себя…

Всё это было так сдержанно, так непреднамеренно, оставлено пространство для отступления — с обеих сторон. Но я знала — «проверочка» обязательно будет. Я много думала над этим, то есть над той его чертой, которой я ещё не касалась. Ведь Дэн довольно знаменит. С другой стороны, он прекрасно понимает, что — по высшему счёту — он так и не добился успеха, что пьесы его на самом деле довольно плоски и что в театральном мире нового — моего — поколения есть с десяток писателей гораздо интереснее для нас, гораздо ближе «духовно», чем он… он это и сам знает, хотя данная тема всегда была для нас с ним табу. Он заключил, что я презираю его деятельность «на театре» или в лучшем случае проявляю всего лишь терпимость. А я, видимо, слишком поспешно заключила, что ему это безразлично. Ну и ещё одно: то, что я (по-глупому) всегда довольно наплевательски относилась к газетной славе моих возлюбленных. Считала — довольно долго, — что это не очень-то полезно. Вроде бы достаточно и того, что я отдаю им своё восхитительное тело и столь же восхитительную душу в придачу, а тут ещё вырезки из газет надо собирать.

  21  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×