Умм, или Исида среди Неспасенных

– А я как раз люблю слушать, бабушка.

– В самом деле? Вот умница. Ты и ребеночком была – чистое золото: почти не плакала, это тебе известно?

– Мне говорили…

– А правда, что ты – Исида?

– Да, чистая правда, бабушка.

Она долго молчала.

– Жаль, что ты росла без моего пригляда, – выговорила она наконец без особых эмоций, разве что с оттенком удивления. Не знаю, что читалось у нее на лице.

– Я очень переживала, когда ты уехала, – сказала я. – Все переживали.

– Понимаю. Может, напрасно я это сделала. Удивительно, что мы с тобой вот так разговариваем. Как ты выглядишь? Дай-ка зажгу свет.

– А вдруг санитарка заметит?

– Ты права. Из-под двери видно.

– Что-нибудь придумаем. – Я погладила ее по руке.

Одежда Жобелии была аккуратно сложена на той самой кровати, под которой я пряталась. Отправив вещи на комод, я сгребла покрывало, скатала его валиком и положила вдоль порога.

– Сейчас, – засуетилась она и щелкнула выключателем.

Над кроватью вспыхнула узкая полоска света. Я с улыбкой выпрямилась в полный рост. Жобелия, заморгав, села в кровати. Нежно-голубая рубашка с желтыми цветочками подчеркивала ее одутловатость и неестественную бледность; от запомнившейся мне азиатской смуглости не осталось и следа. Курчавые волосы сильно отросли и сохранили жгуче-черный цвет, хотя кое-где поблескивали витые нити седины. Пошарив на ночном столике, она нашла очки, нацепила их на нос и принялась разглядывать меня в упор.

Комната поплыла. На меня опять нахлынуло полуузнаваемое тревожное чувство.

Жобелия, казалось, ничего не замечала.

– Вылитая мать, – негромко сказала она, качая головой, и похлопала рукой по кровати. – Присядь-ка.

Подойдя к ней на негнущихся ногах, я села. Мы взялись за руки.

– Почему ты уехала, бабушка?

– Потому, что не могла остаться.

– Но из-за чего?

– Из-за пожара.

– Да, я знаю, это был такой ужас, но…

– Разве ты помнишь?

– Очень смутно. Помню, что было потом: остались только обгорелые стены. Зато нынче дом отстроен заново.

– Слыхала, как же. – Она опять закивала и поморгала. – Это хорошо. Я рада.

– Но все-таки, бабушка, почему ты уехала?

– Боялась, что окажусь виноватой. Боялась призрака Аасни. И потом, я свое дело сделала.

– За что тебя было винить? За пожар?

– Вот именно.

– Но он вспыхнул не по твоей вине.

– По моей. Кабы я прочистила скороварку… И деньги сжечь – тоже была моя затея. До меня уж потом дошло. Как ни крути, я виновата.

– Но ведь ты не… извини, продолжай.

– Скороварка, говорю. Не прочищена была. Паровой клапан. Это входило в мои обязанности. А у меня все мысли были об одном: где деньги – там беда. Как чувствовала.

– Что за деньги? О чем речь?

На ее лице отразилось такое же смятение, какое терзало меня изнутри. Темно-карие, увеличенные очками глаза с пожелтевшими белками затуманились.

– Деньги? – переспросила она.

– Ты сказала: сжечь деньги – это была твоя затея.

– Правильно, – кивнула она.

– Кому принадлежали эти деньги, бабушка? – поторопила я, осторожно сжимая ее руку.

– Сальвадору, кому же еще?

– У Сальвадора были деньги? – воскликнула я и опасливо покосилась на дверь.

– Те деньги ему не достались, – сказала Жобелия, как о чем-то самоочевидном.

– Какие деньги ему не достались, бабушка? – Я запаслась терпением.

– Те самые, – невозмутимо подтвердила она.

– Извини, бабушка, что-то я не поняла.

– Никто ничего не понял. Мы все держали в секрете.

Уголки ее рта поползли книзу, глаза устремились в пространство. Внезапно у нее на лице вспыхнула улыбка, обнажившая длинные, тонкие зубы. Ее рука погладила мою.

– Рассказывай, что у вас хорошего.

Я глубоко вздохнула. Оставалось только надеяться, что вскоре можно будет вернуться к истории с этими таинственными деньгами.

– Как тебе сказать, – начала я. – Когда… когда ты в последний раз беседовала с кем-нибудь из наших? Давно?

– Ох, давно, – подтвердила она. – Считай, как пришлось уехать, так ни с кем и не беседовала. А что они мне сказали – даже и не припомню. – Нахмурив брови, она сделала вид, будто безуспешно роется в памяти, а потом открыто улыбнулась и выжидающе посмотрела на меня.

У меня захолонуло сердце, но я ответила на ее улыбку храбрым пожатием пальцев.

– Сейчас соображу, – сказала я. – Ну вот, как я уже сказала, дом отстроили заново… старый орган – помнишь орган в гостиной?