Сердце на ладони

«Зачем тебе?» — сказал он спокойно.

«Как-то ведь я должна вас называть».

«Если тебе так хочется, зови меня «дядя Сажень»,

Я догадалась, что это кличка, она показалась мне смешной, и я засмеялась. Он тоже улыбнулся. Тогда я отважилась и спросила, не с Большой ли земли он прилетел. Сажень нахмурился и ответил: «Много будешь знать, рано состаришься». Эти шутливые слова по-разному можно сказать. Он сказал их так, что мне расхотелось спрашивать его еще о чем-нибудь. Правда, на следующий день я не удержалась и спросила о вас, Антон Кузьмич. Я почему-то думала, что он непременно должен вас знать. Нет, он не знал.

«Что изменник Лучинский казнен, об этом я слыхал, а кто это сделал — Виктор, Антон или Павел — не имеет значения».

Если б он вас знал, я, наверное, рассказала бы, как вы скрывались у нас. Но после его слов, что не имеет значения, кто убил Лучинского, мне опять-таки расхотелось рассказывать ему о вас. Не подумайте, что я затаила на него обиду. Нет. Я очень уважала его. Особенно когда отец на мой вопрос, кто он, ответил: «Партийный руководитель». О, как он вырос в моих глазах!

Я готовила ему завтраки и обеды даже вкуснее, чем отцу. Меня только сперва удивляло одно… И это, очевидно, тоже от моего интеллигентского воспитания. Но в нашем доме все говорили друг другу спасибо, желали спокойной ночи. Я ухаживала за ним, как санитарка за больным. Он ни разу не сказал мне спасибо. Нет, удивляло — это не то слово. Мне было немножко обидно. Не за себя. За него. Фашист Грот такой вежливый. На каждом шагу: данке, данке, данке. Мне хотелось, чтобы наш человек, да еще такой, руководитель, был во сто, в тысячу раз культурнее и вежливее. Но на третий день Сажень доказал, что не это главное. Мне даже стыдно стало за такие мысли.

Утром я поздравила его с праздником, с Первомаем. Как радостно заблестели его глаза!

«Спасибо, Зося, спасибо тебе, дорогой товарищ. Тебя тоже поздравляю и желаю дожить до настоящего праздника. Мы с тобой станем рядом и пройдем под знаменами через весь наш город».

Он крепко пожал мне руку, и в глазах у него, почудилось мне, блеснули слезы. Я тоже едва удержалась, чтобы не зареветь от горя, и счастья.

Отец в первый день пришел ооедать. на час раньше. Этот час они разговаривали, закрывшись в моей комнате. В то же время они беседовали и на другой день. А на третий, Перзого мая, приехал Вася, шофер санитарной машины. И Сажень полчаса говорил с ним. Вася вышел от него улыбаясь, увидев меня, высунул язык, будто я маленькая. Потом, кивнув назад, на дверь, поднял большой палец: мол, во какой человек. Показал на мансарду и провел ладонью по горлу, я поняла: с такими мы скоро сделаем фашистам чик-чирик. Но меня рассмешил этот разговор жестами — ведь в доме никого больше не было, В ответ на мой смех он приставил большие пальцы к ушам и вот так помахал ладонями. Это, должно быть, значило, что я девчонка, дурочка. Я обиделась и пальцами объяснила, что в голове у него пусто. Он снял свою замасленную кепчонку и театрально поклонился. Но с крыльца вернулся, протянул коробочку и сказал серьезно: «Это вам, Зося. От меня». В коробочке были мятные конфеты. На четвертый день все было как обычно. Утром отец и Грот за кофе хвалили какое-то новое немецкое лекарство, не помню какое. Первым похвалил отец. Грот был чрезвычайно доволен. Они вместе вышли из дому.

За обедом дядя Сажень выглядел очень озабоченным и вдруг доверительно рассказал мне, что ему никак не могут достать надежного документа и он не может выйти из города, потому что везде заставы, а в городе все еще идут аресты. Грустно пошутил:

«Даром хлеб ем. Мало на этот раз сделал. И ребята там беспокоятся, что со мной».

Вечером отец приехал раньше, чем обычно. На той же санитарной машине. В нашем тесном переулке 'машина долго разворачивалась, буксовала в грязи, и папа все не заходил в дом. Я слышала, как он переговаривался с шофером. Наконец машина ушла. Появился папа, встревоженный, даже испуганный. Таким он не был еще никогда. Я спросила, что случилось. Он успокоил:

«Ничего, ничего, дочка». А сам сразу пошел к нему. Через несколько минут они вышли, и Сажень впервые осмотрел весь дом, даже поднялся в комнаты Грота.

Вскоре вернулся Вася. Отец отворил ворота. Машина заехала во двор под самое крыльцо. Вася сбросил мешок картошки. Сказал отцу:

«Осматривали. Дважды. Отсюда и сюда. Злые, как собаки».