Заблудший ангел

Он протянул написанный маслом портрет в золоченой раме. Пэйс осторожно взял его и посмотрел в голубые глаза похожей на фею девочки, которую он так хорошо помнил со времени своей шестнадцатой весны. Безмерное отчаяние сжало его сердце, но Пэйс не подал виду и вернул портрет.

– Этот портрет напоминает мою жену Дору в детстве. Но она никогда не упоминала о похищении. Ее удочерила пожилая супружеская чета, и Дору воспитали в правилах религии квакеров. Ей, по-видимому, было хорошо в этой семье. Я думаю, что леди Александра решительно возражала против возвращения к своим настоящим родителям, если ваша история правдива.

Лицо виконта покрылось пятнами от злости, потому что кто-то сомневался в правдивости его слов, но тут вмешался поверенный:

– Все очень просто, мистер Николлз. Позовите девушку, и пусть она скажет правду.

Пэйс выпрямился, сжав челюсти.

– Эта «девушка» – моя жена, господа. Я спрошу, желает ли она говорить с вами, но не стану приказывать ей делать то, чего она не хочет.

– А откуда мы знаем, что вы честно передадите ее ответ? Если ее удерживают здесь против воли, то мы не можем на это рассчитывать, – злорадно усмехнулся виконт в отместку за нанесенные ему оскорбления.

Очень хотелось дать нахалу в зубы, но с самообладанием, которого он от себя не ожидал, Пэйс удержался. Глядя на посетителей в упор, он медленно направился к двери.

– Это ваше дело, верить мне или нет, – сказал Пэйс и вышел.

Пэйс не знал, что ждет его наверху. Не хотелось верить ни единому слову, но зачем, с какой стати кому-то измысливать столь невероятную историю? В ней чувствовалась правда, и самое тут главное – отношение ко всему Доры.

Она сидела в кресле-качалке в комнате его матери и, раскачиваясь, убаюкивала Фрэнсис. Мать была на ногах и одета и, когда Пэйс вошел, окинула его ледяным взглядом. Он не обратил на это внимания и повернулся к Доре. Жена не смотрела на него. Он похолодел, но все же должен был через это пройти.

– Они говорят правду, Дора? Ты действительно та леди Александра, о которой они толкуют?

Дора улыбнулась, потому что Фрэнсис схватила ее палец и потянула к себе. Она погладила щечку ребенка, потом подняла глаза на Пэйса. Он всегда считал, что у нее лик ангела, а теперь, когда боялся, что ее оторвут от него, уверился в этом еще сильнее. Солнечный луч из окна золотил ее локоны и подчеркивал прозрачность кожи, которой славятся лица на картинах старых мастеров. Она пристально посмотрела на него, взгляд ее был тверд, лицо спокойно.

– Леди Александра утонула вместе со своей матерью. Это было очень давно. Она мертва, Пэйс. Она мертва уже много лет. Никто ее не оплакивал, никто о ней не пожалел. Пусть уходят с миром, Пэйс, и пусть оставят нас в покое. Так и скажи.

Горячие слезы обожгли ему глаза. Пэйсу хотелось плакать от жалости к ребенку, которого он так хорошо помнил, к прекрасному эльфу, к девочке, которая пела, укачивая куклу, и говорила об ангелах, и подарила жестоко обиженному мальчику голубое перышко. Если кто-нибудь заслуживал любви, то это ангельски прекрасное дитя, так же как поклонения и почитания со стороны всех, кто знал Дору. Ее слова о том, что никто ее не жалел, уязвили его в самое сердце.

В ней была вся его душа, вся его жизнь, и вот теперь она говорит, что ее никто не любил. Все равно, в каких словах она это выразила, но смысл был таков. Леди Александра, или Дора Смайт, покинула Англию нелюбимой и неоплаканной. И сидевшие внизу люди в этом повинны. Ярость вскипала в нем, странная, холодная ярость, которая могла пройти сама по себе, как обычно.

Пэйс тихо подошел и поцеловал Дору в лоб. Улыбка, которой она его одарила, стояла перед его мысленным взором все время, пока он спускался по лестнице. За такую улыбку мужчина готов был сражаться и умереть. Пэйс приготовился сражаться, когда вошел в гостиную.

– Моя жена сообщила мне, что леди Александра утонула вместе со своей матерью, господа. Не знаю, как вы, но я не подвергаю сомнению слова леди. Сожалею о вашей утрате, но мне кажется, что люди, которым понадобилось четырнадцать лет, чтобы приехать искать пропавшую девочку, вряд ли особенно беспокоились о ее благополучии. А теперь прошу меня извинить, я занятой человек.

Испытав чувство удовлетворения при виде ярости, отразившейся на лицах посетителей, Пэйс повернулся и зашагал прочь, предоставив им самим искать выход.

Дойдя до конюшни, он тоже дрожал от ярости и других обуревавших его чувств, которые не мог правильно определить. Он чувствовал себя так, будто только что вышел невредимым из логова льва. Ему хотелось бушевать и плакать, а потом броситься наверх, заключить Дору в объятия и никогда не выпускать. Он явно терял контроль над собой, но Дора нередко доводила его до этого. Она была единственным человеком на свете, с которым он чувствовал, что жив. Сейчас его охватило чувство радости жизни и безумного веселья.