Выбор оружия

С какой стати его потянуло именно сюда, где шли бесконечные сражения на титанических плитообразных айсбергах, что, оторвавшись от огромных ледников, теперь кружили, словно кубики льда в бокале величиной с планету? Чем могли его привлечь постоянно перемещавшиеся ледяные острова, чьи широкие спины — ледяные пустыни — были усеяны окровавленными телами, обломками танков и самолётов?

Сражаться ради того, что неизбежно растает и не сможет дать ни продовольствия, ни полезных ископаемых, ни, наконец, постоянного места для жилья… Все это усугубляло нелепость, присущую каждой войне. Разумеется, ему нравилось воевать, но тревожило то, как велась война. Поэтому он быстро нажил врагов среди лётчиков эскадрильи и начальства, высказывая к месту и не к месту своё мнение. Тем не менее внутренний голос подсказывал ему, и его приятель Сааз тоже был в этом уверен — что его речи здесь ни при чём.

Его навестил командир эскадрильи Тоун; он принёс с собой белый стул, на который, крякнув, уселся, и знакомый цветочный аромат любимого им одеколона.

— Капитан Закалве, как здоровье?

— Надеюсь через пару недель подняться в воздух. — Он недолюбливал Тоуна, поэтому старался отвечать преувеличенно бодро.

— Да? — удивился Тоун. — А врачи говорят другое…

— Ну, возможно, через… несколько недель, командир.

— Нам, наверное, придётся отправить вас домой или на материк. — Командир натянуто улыбнулся. — Говорят, ваш дом очень далеко.

— Уверен, я могу вернуться в строй, капитан. Конечно, это будут решать врачи, но…

— Да-да, — перебил его Тоун, поднимаясь, — предоставим им такую возможность. Не могу ли я что…

— Вы ничего не можете… — начал он, но встретился с Тоуном взглядом. — Прошу прощения, командир.

— Как я говорил, не могу ли я, капитан, чем-нибудь помочь вам?

— Нет, командир. Спасибо, командир.

— Скорейшего выздоровления, капитан Закалве, — ледяным тоном произнёс Тоун, повернулся и вышел, чётко печатая шаг.

Он остался наедине с белым стулом. Через мгновение вошла Талиба и забрала стул, её бледное лицо, как всегда, было спокойным и доброжелательным.

— Постарайтесь заснуть, — пожелала она, задержавшись в дверях.

Он проснулся посреди ночи от сияющих за окном огней; свет прожекторов превращал падавшие снежинки в прозрачные тени. А ещё его разбудил цветочный аромат, который щекотал ноздри. Сунув руку под подушку, он нащупал там ножницы.

Память услужливо показала ему лицо Тоуна, а затем тех, других четырёх командиров, что пригласили его в инструкторскую комнату — выпить и поболтать. Они хвалили его патриотическую речь, которую он признес сегодня в клубе. Немного выпив, он поделился с ними совсем другими мыслями — вероятно, именно это они и хотели от него услышать. Из последовавшей затем оживлённой беседы выяснилось — командиры готовят государственный переворот, им нужны хорошие пилоты.

Выйдя из инструкторской, он, будучи навеселе и преисполненный сознания собственной храбрости, поспешил к Тоуну — суровому, но справедливому, Тоуну — малосимпатичному и пошлому любителю сильных цветочных ароматов… но известному своими проправительственными взглядами. (Хотя Сааз как-то заметил, что командир сообщает о них исключительно подчинённым и совершенно другие разговоры ведёт с начальством.) Тоун велел ему больше об этом никому не говорить и идти спать, словно ничего не случилось. Он проснулся тогда слишком поздно — когда они явились за ним и сунули ему в лицо тряпку, смоченную какой-то жидкостью. Несмотря на отчаянную борьбу, всё-таки пришлось сделать вдох, и удушливые пары одолели его. А потом он вспомнил, как его куда-то волокли, держа с обеих сторон под руки, ноги скользили по каменным гладким плитам; затем он оказался в ангаре, но не мог поднять головы, все плыло у него перед глазами… И только этот сильный запах цветов справа…

Со скрипом открылись створки ворот, пахнуло холодом, он услышал шум снежной бури, из последних сил напрягся и, повернувшись, увидел Тоуна. Стоявший слева схватил его за шиворот, он дёрнулся, пытаясь высвободиться… На противоположной стороне загорелись огни, и кто-то кричал про открытые двери и самолёты. Он так и не увидел, кто в него выстрелил, по голове его точно огрели кувалдой… Когда же открыл глаза, то перед ним стоял белый стул. Так прошла ночь: за окнами бушевала метель, свет прожекторов заливал окна, а он все вспоминал и вспоминал…