Полная иллюминация

Дедушка и его глубоко беременная жена наблюдали за началом парада, сидя на раскинутом одеяле на лужайке возле своего дома. Первой по традиции двинулась платформа из Ровно: изношенная, с потрепанными желтыми бабочками, бесстыдно прикрывавшими трещины на сосновом теле чучела пахаря, которое уже в прошлом году выглядело неважно, а в этом совсем никуда. (В пробелах между крыльями виднелись остовы.) Еврейский оркестрик предварял появление платформы из Колков, которую волокли на плечах немолодые мужчины, поскольку молодые были на фронте, а лошадей экспроприировали в соседнюю угольную шахту ковать победу в тылу.

ОЙ! — громко ойкнула Зоша, разучившаяся ойкать тихо. — ОН ТОЛКАЕТСЯ!

Дедушка приложил ухо к ее животу и получил такой мощный удар в голову, что его отбросило на несколько метров.

НЕОБЫКНОВЕННЫЙ РЕБЕНОК!

Среди тех, кто выстроился вдоль берега, красавцев-мужчин было меньше, чем в тот год, с которого все началось, когда повозка пригвоздила или не пригвоздила Трахима ко дну реки Брод. Все красавцы-мужчины были на войне, последствия которой еще никто не осознавал, и не осознал, и не осознает. Большинство участников состязания были калеками или трусами, которые сами себя покалечили (сломали себе руку, выжгли глаз, прикинулись глухими или слепыми), чтобы избежать призыва. Это было состязание калек и трусов, нырявших за мешком, набитым не золотом, а обычными медяками. Они из последних сил верили, что в жизни все как прежде, и они здоровы, и традицией можно заткнуть течь, и радость по-прежнему возможна.

Платформы и демонстранты прошли от устья реки к лоткам с игрушками и выпечкой, раскинутым возле проржавевшей мемориальной доски, обозначавшей место, откуда повозка угодила или не угодила в реку.

СИЯ ДОСКА ВОЗВЕДЕНА НА ТОМ САМОМ МЕСТЕ

(ИЛИ НА МЕСТЕ НЕПОДАЛЕКУ ОТ ТОГО МЕСТА),

С КОТОРОГО ПОВОЗКА НЕКОЕГО

ТРАХИМА Б

(КАК МЫ СЧИТАЕМ)

ПОШЛА КО ДНУ.

Прокламация штетла, 1791

Пока первые платформы приближались к окну Более-Не-Менее-Уважаемого Раввина (из которого он, как полагалось, одобрительно кивал), мужчины в серо-зеленых шинелях продолжали гибнуть в недорытых окопах.

Луцк, Сарны, Ковель. Их платформы украшали тысячи бабочек и роспись, отсылавшие к мифу о Трахиме: повозка, двойняшки, зонтичный остов, отмычки, лист бумаги, истекающий красной кровью чернил: Я обязуюсь… Обязуюсь… А где-то неподалеку, меж зубцами ими же натянутой колючей проволоки, продолжали гибнуть их сыновья; они гибли, увязая в трясине, как животные, из-за давших осечку гранат, гибли обстрелянные по ошибке своими же, гибли, порой не зная, что сейчас их убьют — от пули в лоб, смеясь над шуткой товарища.

Львов, Пинск, Киверцы. Остовы их платформ, убранные красными, коричневыми и лиловыми бабочками, проступали уродливой правдой. (И здесь все труднее и труднее не закричать: ПРОЧЬ! БЕГИТЕ, ДУРАКИ, ПОКА ЭТО ЕЩЕ ВОЗМОЖНО! СПАСАЙТЕ СВОЮ ШКУРУ!) Оркестры надрывались, трубы и скрипки, рожки и альты, самодельные бумажные дудочки.

ОПЯТЬ ТОЛКАЕТСЯ! — засмеялась Зоша. — ВОТ ОПЯТЬ!

И вновь дедушка приложил голову к ее животу (опустившись на колени, чтобы оказаться на уровне Зошиного пупка), и вновь был отброшен.

ВЕСЬ В МЕНЯ! — провопил он (его правый глаз, как губка, впитывал синяк).

Трахимбродская платформа была усеяна черными и синими бабочками. В центре на пьедестале сидела дочь электрика Берла Г в голубой неоновой электротиаре, от которой через весь штетл тянулся провод, воткнутый в розетку у нее над постелью. (Она рассчитывала, что после парада найдет по нему дорогу домой и заодно смотает.) Царицу Реки окружали юные речные принцессы штетла, облаченные в голубенькие платья из тюля и старательно изображавшие руками волны. Квартет скрипачей на носу платформы наигрывал польские народные мотивы, а другой квартет, в хвосте, тянул украинские народные песни.

Вдоль берега мужчины, рассевшись на деревянных стульях, вспоминали былые увлечения, и девочек, которых не поцеловали, и книги, которые не прочли и не написали, и время, когда Как-Его-Там сделал что-то ужасно смешное с чем-то бишь, и ранения, и пирушки, и как бы они расчесывали волосы женщинам, которых никогда не встречали, и извинения, и таки пригвоздило или не пригвоздило Трахима ко дну реки, в конце-то концов.

Земля перевернулась в небе.