Бедные-несчастные

Крутящееся колесо и шарик Размалывали что-то в игроках И зрителях, и был этот размол Им в радость, потому что чем ценней

• Для них уничтожаемое было,
• Тем ненавистней и в себе, и в прочих.
• Что это за сокровище, позднее
• Мне умный человек растолковал.
• Душой священник его кличет, нищий —
• Деньгами, немец — волей, а поэт —
• Любовью. Он это нарек свободой,
• Которая рождает угрызенья
• За то, что сам ты сделал. Костью в горле
• Она мужчинам, вот они ее
• И жаждут истребить. Я не мужчина.
• Тот зал мне показался римским цирком,
• Где не тела калечили, а разум,
• И вся эта толпа пришла смотреть,
• Как разум, что постичь способен вечность,
• Пришпиливают к шарику из кости.
• Несчастный Парень начал делать ставки.
• Другие красное чередовали
• Все время с черным и меняли клетки.
• Но Парень ставил только на одну,
• «Зеро», начав с единственной монеты.
• Ее он проиграл, за нею две,
• Потом четыре, восемь и шестнадцать,
• Потом поставил тридцать две. Крупье
• Лопаточкой двенадцать отодвинул —
• Не больше двадцати. Пожав плечами,
• Он лишнее забрал. Пустили шарик,
• Он выиграл. Ему досталось много.
• Все эти стопки золотых монет
• Ему вручили в голубой бумаге.
• Он обратил ко мне счастливый взгляд —
• Впервые после нашего побега.
• «Ну, Белл, — он прошептал, — суди сама,
• Довольно ль в этой голове ума!»
• До слез мне стало жалко бедолагу,
• И не почувствовала я, как сильно
• Ему меня хотелось изумить.
• Сказать мне надо было: «Бесподобен
• Ты, Данкан, бът! Как чувств я не лишилась!
• Отпразднуем победу в ресторане».
• Сказала я, увы, совсем другое:
• «О Данкан, забери меня отсюда!
• Пойдем в бильярдную — там все же меткость
• Особая нужна, там так красиво
• Катаются шары по ровной ткани».
• Он сделался из бледного багровым.
• «Так, значит, мой успех тебе противен?
• Рулетку, значит, ненавидишь? Знай же,
• Что ненавижу я и презираю
• Ее не меньше! Но сейчас сыграю
• И БРОШУ В ДРОЖЬ ХОЗЯЕВ ЭТОЙ ЛАВКИ
• И ДУРАЛЕЕВ, ДЕЛАЮЩИХ СТАВКИ!»

Он встал, к другому ринулся столу И начал сызнова. Хотела я Одна в отель вернуться, но не знала, Ни как туда проехать, ни названье. Сон на ногах сыграл со мною шутку — Мне было невдомек, где нахожусь я. Я у стены сидела на диване, Покуда шел он от стола к столу,

• Выигрывая всюду. Люд за ним.
• Гул, гомон, ропот, восклицанья «Браво!»,
• Рев, суматоха, светопреставленье!
• Хвалили игроки его отвагу,
• А дамы в низко вырезанных платьях
• Бросали взгляды, значившие: «Милый,
• Возьми меня, опаръ меня скорей».
• Один еврей там слезы лил ручьями
• И Парня умолял уйти, покуда
• Не отвернулось счастье. Он играл,
• Пока не стали на ночь закрывать.
• Сложить все деньги — вот была работка!
• А Парринга несчастного тем часом
• Обхаживали все, кроме меня.
• Вдруг рядом кто-то, кашлянув, сказал:
• «Мадам, вы мне позволите два слова?» —
• И, повернувшись динь-динъ-динь о Бог!
• К обеду колокол! Я извелась
• Изголодалась изошла слюной
• Измучилась, тоскуя по борщу,
• Свекольному прекраснейшему супу.
• Все ж, стихотворный опыт повторив мой,
• Заканчиваю снова запись рифмой.

Больше не буду сочинять по-шекспировски. Это замедляет дело, особенно теперь, когда я стараюсь выписывать слова полностью, как все люди. Новый теплый день в Одессе. Небо — одно высокое ровное-ровное светло-серое облако, которое даже не застилает горизонта. Раскрыв на коленях мой маленький письменный несессер, я сижу на верхней ступеньке громадной лестницы, спускающейся к гавани. Она такая широкая, что по ней может промаршировать целая армия, и очень напоминает лестницу, ведущую в Западный парк, — ту, что рядом с нашим домом*. Бог. Здесь тоже гуляет разная публика, но если бы в Глазго я уселась прямо на ступеньку писать письмо, многие посмотрели бы на меня гневно или изумленно, а если бы я вдобавок была бедно одета, полиция прогнала бы меня прочь. Русские же либо не обращают на меня никакого внимания, либо приветливо мне улыбаются. Из всех стран, где я была, больше всего мне подходят США и Россия. С незнакомыми людьми тут разговаривают дружелюбнее и не так официально. Может быть, дело в том, что у них, как у меня, очень мало прошлого? Человек, с которым я подружилась в игорном доме и который говорил мне о рулетке, свободе и душе, — русский. Он сказал, что Россия — такая оке молодая страна, как США, потому что нация и ее литература —ровесницы.