12  

Но во дворе я обнаружила автомобиль Линтера, припаркованный сразу за моим «Вольво». Он ездил на «Роллс-Ройсе» модели «Серебряное облако» — корабль полагал, что мы вправе потакать своим маленьким прихотям. В любом случае, устроить шоу легче, нежели сохранять всё в строгом секрете, ведь для западного капитализма в особенности характерна снисходительность к причудам богачей — так что любая сколь угодно странная выходка не могла бы выдать наше инопланетное происхождение.

Я поднялась по лестнице и позвонила, затем немного подождала, прислушиваясь к смутному шуму в апартаментах. Небольшое объявление в дальнем углу двора привлекло моё внимание, и я позволила себе кислую усмешку.

Линтер появился на пороге. На его лице улыбки не было. Он приоткрыл дверь и немного замешкался.

— Госпожа Сма, корабль сообщил мне, что вы скоро будете.

— Привет, — сказала я, входя внутрь.

Квартира оказалась куда просторнее, чем могло показаться снаружи. Там стоял запах дорогой кожи и нового дерева. Она была светлая, чистая, богато обставленная, полная книг и пластинок, плёнок и журналов, картин и предметов искусства. Аппартаменты ничем не напоминали моё собственное жилище в Кенсингтоне. Они выглядели… обжитыми.

Линтер показал мне на чёрное кожаное кресло на персидском ковре, покрывавшем пол тикового дерева, затем прошёл к бару, не оборачиваясь ко мне.

— Выпьете?

— Виски, — сказала я по-английски. — Как пишется это слово на бутылке, меня не волнует.[20]

Я не стала садиться в кресло, а прошлась по комнате, оглядываясь вокруг.

— У меня «Джонни Уокер».

— Отлично.

Я смотрела, как он поднял квадратную бутылку одной рукой и стал разливать виски. Дервлей Линтер был выше меня и заметно лучше развит физически. Опытный глаз уловил бы нечто необычное — не соответствующее телосложению обычных людей Земли — в посадке его плеч. Он угрожающе навис над бутылями и бокалами так, будто кто-то намеревался помешать ему перелить напиток из одного сосуда в другой.

— С чем-нибудь смешать?

— Нет, спасибо.

Он протянул мне бокал, сам отдёрнул маленькую штору, извлёк из-за неё бутылку и налил себе «Будвайзера» — настоящего, чехословацкого. Когда же эта маленькая церемония была завершена, он наконец уселся.

Кресло было изготовлено как бы не у Бахауса. Во всяком случае, оно выглядело как настоящее.

Его лицо было мрачным и серьёзным. Каждая чёрточка, казалась, сопротивлялась пристальному наблюдению: большой подвижный рот, широкий нос, светлые, но глубоко посаженные глаза, густые, точно у беглого каторжника, брови, неожиданно морщинистый лоб. Я пыталась припомнить, как он выглядел раньше. Но не могла, так что было затруднительно сказать, какой облик — нынешний или теперешний — ближе к его «нормальному» состоянию. Он перекатывал бокал с пивом в своих крупных ладонях.

— Кораблю показалось, что нам не мешало бы поговорить друг с другом, — сказал он, отпил примерно половину пива и поставил бокал на маленькую подставку, сделанную из полированного камня. Я поправила брошь. — Но тебе так не кажется, не так ли?

Он широко развёл руки, потом обхватил ими грудь. На нём были брюки и жилет из одного тёмного, дорогого по виду костюма.

— Я думаю, что это может быть… бесполезно.

— Ну… я не знаю… разве всё должно непременно приносить пользу? Я подумала… корабль предположил, что нам надо поговорить, и это…

— И что?

— И это всё. Правда. — Я закашлялась. — Я не… он не сказал мне, что происходит.

Линтер внимательно посмотрел на меня, потом опустил взгляд на свои ноги. Он носил чёрные ботинки. Я потягивала виски и одновременно осматривала комнату, пытаясь обнаружить следы женского присутствия или вообще какие-то признаки, что тут живут двое. Мне это не удалось. Комната была уставлена вещами — графические наброски и картины маслом на стенах, последние — в основном работы Брейгеля и Лоури[21], абажуры от Тиффани, аудиосистема «Банг и Олафсен»[22], несколько антикварных часов, дюжина (или около того) статуэток из дрезденского фарфора (здесь я могла ошибиться), китайский шкафчик, покрытый чёрным лаком, большая четырёхугольная ширма, расшитая павлинами с бесчисленными глазками на перьях…

— О чём эти вещи говорят тебе? — спросил Линтер.

Я передёрнула плечами.

— Что? — переспросила я. — Ну, они говорят, что нам надо поговорить.


  12  
×
×