Четвертая рука

(Слово «дорогой» в ее устах звучало непривычно и довольно жестко.)

Патрик принялся рассказывать ей о докторе Заяце и о возможности после долгих лет ожидания обрести наконец новую руку.

— Я совсем не руку твою имела в виду, — прервала его Эвелин. — Кому какое дело, есть у тебя левая рука или нет? Ведь пять лет прошло! Ты и без левой руки прекрасно справляешься. Всегда ведь можно попросить кого-то порезать тебе помидор или без помидора обойтись. Ты, красавчик мой, не из-за отсутствующей руки стал всеобщим посмешищем. А отчасти из-за своей работы, но, главное, из-за того, как бездарно ты живешъ\

— Ах, вон оно что… — протянул Патрик и попытался высвободить из материнских ладоней миссис Арбутнот свою руку, но та не отпускала. У нее-то, в отличие от него, было две руки, так что держала она крепко.

— Послушай, Патрик, — сказала она. — Это здорово, что доктор Зайзац хочет дать тебе новую левую руку…

— Доктор Заяц, — раздраженно поправил Уоллингфорд.

— Ну, Заяц, — согласилась миссис Арбутнот и продолжала: — Конечно, требуется большое мужество, чтобы решиться на столь рискованный эксперимент…

— Между прочим, это будет всего лишь второй случай в мире! — заявил Патрик, снова раздражаясь. — Первая попытка трансплантации руки окончилась неудачей.

— Да-да… ты мне говорил, — напомнила ему миссис Арбугнот. — Но меня волнует другое: хватит ли у тебя мужества переменить свою жизнь!

И, сказав это, она мгновенно уснула. Во сне ее хватка несколько ослабла, и Уоллингфорд мог бы, наверное, незаметно высвободить свою руку, но побоялся ее разбудить.

Из Токио Эвелин собиралась лететь в Сан-Франциско, Уоллингфорд — в Нью-Йорк. В Сан-Франциско намечалась еще одна конференция по женским проблемам.

Он так и не выяснил у нее, какую роль она играет в женском движении, и ни одной ее книги до конца не прочитал. Та единственная, за которую он взялся, показалась ему на редкость скучной. Сама Эвелин Арбугнот, безусловно, была куда интереснее своих книг. Подобно многим умным и энергичным людям, живущим на износ, писала она довольно плохо.

В постели, где люди свободнее говорят о себе, миссис Арбутнот рассказала Патрику, что дважды была замужем. В первый брак она вступила совсем юной и вскоре развелась А второй ее муж, которого она по-настоящему любила, умер. Так что Эвелин Арбутнот была вдовой, имела взрослых детей и малолетних внуков. Дети и внуки, сказала она, это и есть ее жизнь, а писательство и путешествия — всего лишь призвание. Впрочем, Уоллингфорд, плохо знакомый с ее творчеством, так и не понял, о чем она говорит. Но, вспоминая об Эвелин Арбутнот, всегда признавал, что именно она помогла ему разобраться в себе самом.

Незадолго до прибытия в Токио стайка японских школьниц и сопровождавшая их учительница узнали Уоллингфорда. Они явно намеревались отправить одну из девчонок за автографом к «бедолаге». Патрик очень надеялся, что никто из них на это не решится: чтобы расписаться, ему пришлось бы потревожить спящую Эвелин — вытащить свою правую руку из ее некрепко сжатых пальцев.

Девочки робели, и по проходу двинулась учительница. Она тоже носила форму, немногим отличавшуюся от формы ее подопечных, и была совсем еще молоденькая, но в ее чертах и повадке уже чувствовались строгость и педантичность, свойственные преподавателям более старшего возраста. Впрочем, молодая женщина была изысканно вежлива, говорила шепотом и изо всех сил старалась не разбудить Эвелин. Уоллингфорду даже пришлось высунуться в проход чтобы расслышать ее голос, заглушаемый грохотом «поезда-пули».

—Девочки просили меня передать вам, что находят вас очень красивым и очень мужественным, — пролепетала юная учительница. — И я полностью присоединяюсь к их мнению! Но мне хотелось бы вот что сказать: когда я вас впервые увидела — ну, рядом со львом, — вы мне, к сожалению, совсем не понравились. Нет, тогда вы таким милым не были. Но теперь, когда я смотрю на вас, как вы путешествуете вместе с вашей мамой, как вы дружны с нею, как весело вы с ней разговариваете, я вижу: да, вы действительно очень милый!

— Спасибо, — ответил ей Уоллингфорд тоже шепотом, хотя его, надо сказать, здорово задели ее слова. А когда юная учительница вернулась на свое место, Эвелин крепко стиснула его руку — давая понять, что все слышала. Уоллингфорд посмотрел на нее глаза ее были широко открыты, на губах играла веселая улыбка.