Обещание страсти

Адвокат огляделся. Он почувствовал холодок, исходящий от Кизии, а потом совсем испортил дело, сказав не то, что надо. Эта девушка нервировала его.

— В такое утро, как это, мой отец обычно говаривал: «Вот подходящий денек, чтобы умереть!»

Ее лицо стало мертвенно-бледным и напряженным. Люк посмотрел на нее выразительно, как бы говоря: «Не придавай этому значения!» Она промолчала, но курила в это утро в два раза больше, чем обычно. Люк, несмотря на ранний час, пил неразбавленное виски. Алехандро глотал чашку за чашкой холодный кофе. Праздник кончился — даже его видимость.

Встреча продолжалась два часа, и по окончании ее они не узнали" ничего нового. Никто из них. Да это было и невозможно. Все в руках судьи и присяжных, а их мысли никто не брался прочитать. Лукаса могли снова засадить за подстрекательство к беспорядкам в тюрьмах, агитацию, в основном за то, что, по мнению департамента по досрочному освобождению заключенных и тюремных властей, он вмешивался не в свое дело. Они могли посадить его даже за одно лишь подстрекательство, что невозможно отрицать. Об этом было известно всем, включая прессу. Он вел себя, находясь на свободе, менее чем благоразумно. Об этом свидетельствовали его выступления, книга, встречи, его роль в моратории на тюрьмы, его участие в забастовках по всей стране. Борясь за свои убеждения, он ставил на свою жизнь. И теперь они увидят, какова ставка. Хуже всего то, что расплывчатые судебные законы Калифорнии давали возможность держать его после ареста в тюрьме столько, сколько будет угодно присяжным. Подавленное настроение усугубилось, когда адвокат сказал, что его посадят не больше чем на два-три года. Ни у кого не оставалось надежды. На этот раз и у Люка. Кизия молчала.

Адвокат ушел вскоре после одиннадцати. Они договорились встретиться в суде в полвторого. До этого часа они были свободны.

— Как насчет ланча? — спросил Алехандро.

— Ну кто сможет сейчас есть?

Кизии было все сложнее притворяться. Она никогда не выглядела такой бледной. Ей вдруг захотелось позвонить Эдварду или Тоти, даже Хилари или Уиту. Кому-нибудь… любому… но тому, кого она хорошо знала. Она словно стояла в больничном коридоре и ждала ответа на вопрос, будет ли больной жить… А что если… если… Нет! О Господи!

— Пошли, пошли!

Люк держался отлично, если не считать, что у него дрожали руки.

Они сидели в «Трейдер Вик». Там было мило, уютно, «ужасно роскошно», как сказал Люк, и еда, наверное, отличная, но они этого не заметили.

Не слишком подходящее время для споров. Об этом красноречиво говорил его взгляд.

— Я хочу, чтобы ты ждала здесь. Когда все кончится, я приду за тобой.

— Но я хочу быть там, с тобой.

— Попасть в телевизионные новости? В голосе его звучала ирония, недоброжелательность.

— Ты же слышал: репортеров в зал не пустят.

— Этого и не требуется: они отловят тебя на входе и выходе. А это не нужно ни тебе, ни мне. Я не собираюсь спорить с тобой, Кизия. Ты можешь оставаться здесь, в библиотеке, или вернуться в отель. Немедленно. Ясно?

— Хорошо.

Адвокат вышел, а Люк опять начал расхаживать перед стеллажом. Вдруг он остановился, потом медленно направился к ней, глядя прямо в глаза. Все в нем было таким знакомым и родным. Вся его колючесть исчезла.

Уловив настроение, Алехандро медленно направился к дальней полке, на которой стояли книги в каштановых и золотистых переплетах.

— Малыш…

Люк был на расстоянии фута от нее, но даже не сделал попытки прикоснуться, он просто смотрел, будто пытаясь запомнить каждый волосок, каждую ниточку на платье. Он вбирал в себя ее всю, и его взгляд проникал ей в душу.

— Я любдю тебя, Лукас.

— Родная моя, я никогда не любил тебя так сильно. Ты ведь это знаешь, правда?

Все это уже не имело значения. Так фальшиво! Как трудно изображать, что тебе не безразлично, где поесть. Почему «Фермой» и «Трейдер Вик»? Почему нельзя просто поесть булочек с сосисками и продолжать жить дальше?

На Кизию словно навалилась тяжесть. Она чувствовала себя, словно парашют, опустившийся в цемент. Она хотела бы вернуться в отель, лечь, отдохнуть, поплакать — все, что угодно, только не сидеть в этом ресторане над десертом, до которого не могла даже дотронуться. Монотонно тек разговор. Говорили ни о чем. К моменту, когда подали кофе, они погрузились в молчание. Слышно было только, как Люк мягко барабанил пальцами по столу. Этот звук отзывался в ней биением молоточков. Ведь они были так тесно связаны друг с другом… будто у них одна душа, один мозг, одно сердце… Если его заберут, они должны забрать и ее.