32  

Поток злобных мыслей устремился в новое русло, к матери. У нее тоже не было братьев и сестер! И вообще никого, кроме единственного сына. Почему же она молчит? Держит на руках все козыри — и закрывает тему всякий раз, как встает вопрос об отце!

Разве я слишком многого требую? Он что, изнасиловал ее? Оказался педофилом? Что он ей сделал?

— Ну тогда… почему?— Кей вопросительно указала на пивную кружку.

Мать рассказывала, что ее отец, которого Скиннер почти не помнил, любил закладывать за воротник, пока не умер от инсульта.

— Мой дед был алкоголиком.— Скиннер пожал плечами.— Наверное, передалось через поколение.

Кей посмотрела на него, открыв рот.

— Боже, ушам своим не верю! Говоришь, словно гордишься.

— Знаешь, я так хотел бы встретиться с отцом,— с неожиданной тоской произнес Скиннер. И удивился своим словам не меньше, чем Кей. До сих пор он никому, кроме матери, в этом не признавался.

Кей убрала с глаз волосы, придвинулась вплотную, стиснула ему руку:

— Твоя мама о нем не рассказывает?

— Сначала она шутила, что мой отец — Джо Страммер из «Клэша».— Скиннер горько усмехнулся.— У нее хранится альбом с автографом, гребаная драгоценность… Меня даже в школе за это лупили: не ври типа, что твой отец из группы «Клэш».— Он прищурился, смакуя воспоминание.— Затем были Билли Айдол, Жан-Жак Бернел, Дэйв Вэниан… каждый панк-рокер, что давал концерты в Глазго или в Эдинбурге. Дошло до того, что я штудировал рок-журналы, искал похожих на меня музыкантов. Ну что взять с ребенка… А она просто пудрила мне мозги. Я даже по улицам ходил, заглядывал в лица незнакомым мужикам — особенно тем, что улыбались. Диву даюсь, как меня не похитил какой-нибудь педофил… А теперь она вообще замкнулась, ничего не говорит.— Скиннер поднял кружку, сделал большой глоток.— Где-то раз в три года я поднимаю тему, она устраивает истерику, мы ругаемся… вот и все.

Кей снова нервно поправила прическу, посмотрела на свой бокал. Решила, что не будет допивать.

— Твоя мать его здорово ненавидит.

— Это же нелепо! Так ненавидеть другого человека…— Скиннер осекся, вспомнив лицо Кибби, его верблюжьи глаза.— Я имею в виду — ненавидеть так долго,— пояснил он неуклюже.

А ведь я действительно ненавижу Кибби. Я ничем не лучше ее. Почему Кибби, что он мне сделал?

Если бы только Кибби испарился, уехал, перевелся назад в округ Файф! Если бы он исчез из моей жизни!..

Стены, выкрашенные в ярко-желтый цвет, небесно-голубые шторы на узких окнах… Домашний интерьер маленькой уютной палаты разбивался об алюминиевый блеск больничной койки. Из стены торчал коленчатый манипулятор, к нему крепился телевизор. Еще имелись два стула, тумбочка на колесиках и небольшая раковина в углу.

На кровати лежал Кит Кибби, обмякший, как спущенное колесо. Жизнь покидала его медленно и неуклонно. Из капельницы в бледную руку поступал физиологический раствор, и ритмичные бульки казались Киту тиканьем часов, отсчитывающих последние секунды. За окном торчали голые ветки — высохшие, как его рука. По весне они нальются новой силой, а он уже никогда… Прошлое лето было удачным, подумал Кит сквозь наркотический туман. И повторил вслух, чтобы лишний раз удостовериться: «Хорошее лето…» Сразу нахлынула горькая обида, и он протестующе мотнул бритой головой: «А мне их отпущено всего сорок девять!»

Дежурная сестра Франческа Райан пришла, чтобы измерить больному пульс и давление. Она возилась с резиновой манжеткой, а он смотрел на черные волоски у нее над губой и с теплой грустью думал, что, если их удалить, девчонка будет очень даже ничего.

Электролиз. Раз — и нету. Ну, еще несколько фунтов сбросить. И получится не девочка, а загляденье.

Сестра Райан не чаяла, как поскорее выбраться из палаты Кибби. Ее пугала не его болезнь — к виду неизбежной смерти она давно привыкла,— а нечто цепкое и страшное, дыхание какой-то жадной силы. Ей больше по душе был Дэйви Роджерс из соседней палаты, хотя он и дразнился, что она родилась в бандитском городе Лимерик: «Не пускайте девку в операционную, не давайте ей ножа! Она вам устроит кровавую баню!»

Старый Дэйви был, конечно, еще тот охальник, зато весь на виду — что на уме, то и на языке. А Кит Кибби, казалось, замышлял страшные вещи, сверля ей взглядом спину.

У Франчески слегка отлегло на сердце, когда она увидела семью Кибби: жену и двоих детей. Они его, похоже, очень любили. Франческа не считала, что он достоин такой любви, но чего в жизни не бывает.

  32  
×
×