Мертвые могут танцевать: Путеводитель на конец света

Мы разговорились, обсудили страны с недорогим визовым режимом и выпили по пиву. Пять недель назад этот парень сидел в камбоджийских джунглях и рассматривал древний потерянный город Ангкор. Теперь он пытался мне об этом рассказать. Выходило у него не очень. Я знаю это состояние. Когда два месяца подряд не разговариваешь вообще ни с кем, то забываешь, как это делается.

Он спрашивал:

— Ты был в Индокитае?

— Я много где был. Но в Индокитае не был.

— Ни разу не был в Индокитае? Даже в Таиланде не был?

— Нет.

— И не собираешься?

— Там же секс-туризм!

— Ну и что?

— Не люблю я все это…

— Ни разу не был в Индокитае! Блин, парень, куда ж ты тогда ездил?

— А чего мне делать в Таиланде?

— Да ладно! Знаешь, как там красиво? А в Мьянме еще красивее!

— Да?

— Ты просто не представляешь, какая там красота!

(Типы вроде него (и вроде меня) ничего и никогда не построят. Зато могут что-нибудь украсть. Когда мы все наконец поумираем, после нас не останется даже детей, способных нас похоронить (^{подробнее об этом см. главу 10}).)

— Я не за этим езжу по свету. На красоту красивую я могу посмотреть и дома, в Петербурге.

— Right! Ваш Петербург — очень красивый город.

— Ну и на фига тогда мне ездить за красотой в Индокитай?

— А зачем вообще ты куда-то ездишь?

— Я ищу.

— Ищешь?

— Я пытаюсь найти такую штуку, которая не развалится от времени. Не умрет, понимаешь? Я ищу место, об которое время сломает зубы. В Индокитае такого точно нет.

— Такого, парень, нигде на свете нет!

— Ха! Много ты знаешь!

— Есть?

— Такое место есть. И я даже знаю, как оно называется.

4

Я очень люблю Европу. Но не саму по себе, а как указатель: «Хочешь жить правильно? Тебе — туда!». Европа — это ведь всего лишь крошечный мыс на западной окраине Азии. Зато в Европе есть Рим. А в Риме есть ответ на самый главный вопрос.

В баре стало невыносимо жарко. Я вытащил из-под стола рюкзак; наступая на ноги прошел к выходу, а англичанин протиснулся за мной. Ему все еще хотелось поболтать. Мы вышли на набережную канала Грибоедова. За чугунными решетками плескалась грязная вода. На другой стороне канала стоял Казанский собор. Вытянутый купол… разведенная для объятья колоннада… наш, русский клон ватиканского собора Святого Петра.

В каждом приличном городе мира должно быть что-то римское. Иначе городу не устоять. По всему миру стоят маленькие копии большого ватиканского храма. В Петербурге — Казанский собор. В Вашингтоне — Капитолий. В Париже — Пантеон. В Лондоне — собор Святого Павла. Все они так похожи, что на фото их можно спутать.

Каждый из перечисленных городов скоро падет. Останутся только римские храмы. Когда мир умирал в прошлый раз, так уже было. Города пали, а римские храмы остались. Они до сих пор стоят по всей Европе. Напоминают: Рим — город вечный.

И мы все скоро тоже умрем, но тоже, надеюсь, не целиком. Моя собственная жизнь скоро кончится, но ничего страшного в этом нет. Смерть — это почти так же естественно, как жизнь. Главное, чтобы от этой жизни хоть что-то осталось.

Когда умрет мир, от него останется Рим (ничего больше, ничего вечнее, чем Рим, не бывает). А когда умру я, от меня, наверное, тоже что-то останется, ведь не могу же я умереть весь целиком, — иначе, зачем все вообще затевалось?

Рим — это утертая слеза. Рим — это жить, зная, зачем ты это делаешь. Проблема только в том, что я-то живу не в Риме. В самом начале я собирался прожить свою жизнь не так, как прожил. Никогда мне не было дела до других людей. И уж тем более никогда мне не было дела до страны, в которой я живу. А потом мне исполнилось тридцать, а потом — еще больше чем тридцать, и страна стала важна для меня, как вдруг становится важна ушедшая к другому жена, с которой прежде ленился даже целоваться перед сексом.

Рим будет стоять вечно, а моя собственная страна умирает на глазах. Я бы, конечно, хотел жить в Вечном Городе, но, наверное, все-таки умру вместе с ней.

Англичанин все еще стоял рядом. Я видел, как не хочется ему уходить. На шее у парня болтались наушники от плейера. На прощанье я спросил, что он слушает?

Он ответил:

— «The Joshua Tree».

5

ХХ век был последним, а ирландские мазефакеры U2 стали последней великой рок-н-ролльной группой этого столетия. Конец света случился в ритме их бас-гитары.

---