Механизм жизни

Что-то было не так. Неправильно.

Князь страстно желал понять: что? – но сияющие глаза Хелены придвигались вплотную, и нить рассуждений терялась. Главное: выстрелить. Помочь Пану Богу (пану Сверчку?) навести молнию на цель – и в рай. В вечный танец.

Мы и тебя, полковник Эрстед, возьмем – как же это, в раю без друзей…

• – Однообразный и безумный, —

застрекотало из угла, —

• Как вихорь жизни молодой,
• Кружится вальса вихорь шумный;
• Чета мелькает за четой…

«Чета? – князь вспомнил, как в бытность Казимиром Черные Очи предводительствовал тремя гайдуцкими четами. – Эрстед прислал мне письмо в Семиградье. «Запомните это слово, – писал он, – алюминиум, «светоносный». В нем ваша судьба, ваш диагноз и ваше лечение…»

Хелена нахмурилась. Ей не нравилось, что партнер отвлекается на какого-то Эрстеда. Князь же напротив, едва вспомнив полковника, почувствовал, что трезвеет. Зала исполнилась резкого, неприятного света, напоминающего сверкание Вольтова столба. Блеск свечей померк, уступил пространство захватчику.

Князю показалось, что он – стрелка компаса, ищущая полюс. Или, если угодно, ствол орудия, направляемого на цель.

Танцоры, роясь вокруг, подмигивали Волмонтовичу. Он узнавал их – не всех, но многих. Вот совершает променад Мирча Вештаци, хранитель клада. Вот скачут, подбоченясь, русские военнопленные, расстрелянные князем под Лейпцигом. Идет вприсядку казак, зарубленный у корчмы. Лупит ладонями по коленям цыган, выпитый близ Тотенталеша. Слева, справа, напротив – ни одной живой души, сплошь покойники.

Мертвецы смеялись без злобы: танцуй! вертись! ты наш, родной!

Из дам он узнал лишь Бригиду – та стояла на пороге залы, как будто сомневалась: войти или выйти? Рядом с ней, держа спутницу под руку, на князя смотрел барон фон Книгге. Он тоже не спешил присоединиться к танцующим, в знак чего имел шпоры на сапогах.^[39]

Заболела голова. Ладони-невидимки ударили по ушам – оглушили, превратили звуки оркестра в ватные затычки. Расхотелось стрелять. Чувствуя, как холодный пот струится вдоль хребта, князь вдруг понял, что не так. В его танце с Хеленой вел не кавалер – дама.

– Хелена!

Она стерла улыбку с лица. Стало ясно: эта мазурка, или вальс, черт побери их обоих, – на троих. Помимо девушки, пару Волмонтовичу составлял некий господин в сенаторском мундире красного сукна, с «Анной-на-шее».^[40] Бесстыже нарушив канон, да и приличия, надо сказать, сенатор цепко держал князя с Хеленой – направляя и подталкивая.

– Холера ясна! Вы забываетесь, ваша милость!

Заметив, что его присутствие обнаружено, сенатор отступил на шаг. Лицо человека исказилось, превращаясь в маску – посмертную маску из гипса. Миг, и сенатора заступили танцоры, а сам он бегом кинулся к выходу из залы. Почтенный господин сейчас напоминал горе-охотника, преградившего путь тигру лишь затем, чтобы выяснить: порох в его ружье отсырел.

Вслед за ним ринулась прочь Хелена.

– Стой! Стой, курва!

Сгинул бал мертвецов. Темный лес, ничем не похожий на парк с беседками, встал отовсюду. Мерзавца-сенатора, хитроумного штукаря, не было видно нигде. Зато Вражья Молодица – белокурая всадница – мчалась во весь опор, горяча кобылу, не разбирая дороги. Путь за ее спиной зарастал буреломом – так рубцуется рана.

Не узнал! Зажмурил ясные очи, ручки целовал; верил, как Матке Боске…

– Пан Woronoy! Где ты, брат!

И конь явился.

Взлетел улан в седло. Ожег лихого жеребца плетью. Догоню! Меня, князя Волмонтовича, – вести в чужой пляске, как глупую панёнку? Дурачить, колпак шутовской примерять?! Не прощу!.. Синие искры шипели в крови, текущей по венам. Валторна ангела звенела трубой Судного дня. Билась злоба в висках, в сердце, в печенках, прожженных насквозь чистейшей, будто «царская водка», ненавистью.

Черный, как ночь, несся обманутый кавалер за девицей, белой как снег.

• – Захрестили мы смерть, захрестили старую,
• До завтра, до пислязавтра, до свитлого свята…

Трещал сухостой. Охала, расступаясь, чаща.

Колоколом гудел лес.

Князь скакал не один. Пан Глад, пан Никто, пан Игрок, пан Кат и пан Гайдук летели плечом к плечу с озверелым Волмонтовичем. Гей, уланы! – вон она, кобыла бледная, вон и плащ белый, мелькает бродячим огоньком в сплетении ветвей.

Стой, Вражья Молодица!

Свадьбу играть будем!

• – Смерть, выйди геть,
• Выйди з нашего села…

Нет.

---

39 Явиться в бальную залу при шпорах означало заявить о своем отказе от танцев. Военные франты иногда пренебрегали этим знаком, что приводило к казусам – великий князь Константин, танцуя с Нарышкиной, запутался шпорами в ее шлейфе, отчего оба упали на пол.

40 Орден Св. Анны 2-й степени.