Дилемма Джексона

Не знаю, известно ли об этом Вам, но в конечном итоге всем нам помог разобраться в наших отношениях Джексон. Я сбежала от Эдварда таким ужасным образом, поскольку вдруг отчетливо поняла, что не хочу выходить за него замуж, а хочу быть женой Кантора. Там, в Австралии, мы стали с ним близки, и, вы знаете, только то, что было с ним, оказалось для меня настоящим, а Эдвард был лишь фантазией. Потом Кантор внезапно появился накануне моей свадьбы и был так великодушен! Это он доставил послание в Пенн (вы знаете какое) — как верный пес, отнес его в зубах и сунул под дверь в тот вечер. Настоящее романтическое избавление!

Вслед за этим, правда, пришло смятение, я почувствовала себя почти преступницей, мне нужно было все обдумать, и мы расстались с Кантором. Я хотела поговорить с Роз и Туаном, а потом пришел Джексон, отвел меня обратно к Кантору. Мы с Кантором бросились друг к другу, и для нас наступил рай! Джексон свершил чудо, Кантор теперь называет его не иначе как братом!

Очень скоро мы поженимся, у нас будет восхитительная свадьба, мы купили чудесный дом в Сиднее, часто бываем у брата Кантора на его гигантской овцеводческой ферме и сами собираемся купить домик в буше! Любим кататься верхом. Брат Кантора и его жена — ангелы, у брата не только ферма, но и очень крупный бизнес, Кантор ему помогает (и я, возможно, буду у него секретарем!). Как Вы знаете, они наполовину норвежцы (впрочем, откуда Вам знать!), и Кантор хочет, чтобы мы купили дом также в Норвегии, тогда Вам будет легче навещать нас, ну и мы тоже, разумеется, будем приезжать в Англию. Я написала Роз, но не получила ответа — не сомневаюсь, дело в том, что я не сообщила ей своего адреса! Теперь я послала ей еще одно письмо, уже с обратным адресом, Вы тоже будете знать его — он написан вверху страницы.

Между прочим, мама пришла в большое возбуждение и, вероятно, уже едет к нам! О дражайший Бенет, в течение многих лет Вы были так добры ко мне — простите мои прегрешения!

С огромной, огромной любовью.

Преданная вам Мэриан».

Сидя в гостиной Пенндина, Бенет дважды перечел письмо и ощутил себя глубоко несчастным. Это чувство было в высшей степени эгоистично. Он искренне верил — разве нет? — что Мэриан будет счастлива, даже очень счастлива со своим норвежским австралийцем. «Будем приезжать в Англию» — ой ли! Они купят дом в Норвегии. Наверное, он и сможет туда приезжать, бывая в Европе по делам. Конечно же, Бенет радовался за Мэриан, к которой столько лет относился как к горячо любимой дочери, но поразительно: стоило ему вмешаться в ее жизнь, и она стряхнула его, как норовистая лошадка, освободилась от его опеки. Не случайно она с детства любила лошадей!

Кроме всего прочего, его душевный покой нарушал, причиняя глубокие страдания, Джексон. Вероятно, Бенету следовало утешаться тем, что Джексон не имел права совать нос в чужие дела и что, вполне вероятно, своим вмешательством спровоцировал много серьезных ошибок. Будучи слугой, он не должен был покидать свой пост, бегать повсюду, улаживая чужие запутанные любовные отношения и тем самым неизбежно ввергая себя в пучину наглой лжи! Кто бы мог подумать, что Розалинда, Мэриан и даже честнейший Туан обманывали Бенета! И почему Джексон не пришел прямо к нему, когда увидел Мэриан у Туана? Неужели они смеялись, дурача всех, дурача его, Бенета? Неудивительно, что Джексон не смеет теперь показаться ему на глаза. Он предпочел исчезнуть, возможно, покинул Англию, нанялся в дворецкие к Кантору или просто растворился в суете Лондона, тщательно избегая мест, где можно пересечься с Бенетом и его друзьями! Тем не менее Бенет отдавал себе отчет в том, что «потерял лицо», и это особенно больно ранило его — они никогда не заговаривали теперь при нем о Джексоне! Оуэн — тот вообще откровенно издевался над Бенетом. А вдруг он прав? Не исключено, что Джексон покончил с собой от обиды и горя. Не исключено, но Бенету в это не верилось.

«Теперь он меня ненавидит, — думал он о Джексоне. — Зачем, ну зачем я написал то проклятое письмо?! Все обращаются со мной вежливо, но с какой-то неловкостью, даже с жалостью. Раньше, бывало, они спрашивали: "А где Джексон?" Теперь старательно избегают этого вопроса, а возможно, и меня самого». Но даже не это терзало Бенета больше всего, а то, что он чувствовал, будто равнодушно застрелил прекрасную, единственную в своем роде птицу или роковым образом смертельно ранил доброе преданное животное. Или так: бездумно упустил свой шанс и легкомысленно, по собственной вине потерял любовь бесценного друга.