Гладь озера в пасмурной мгле (сборник)

За столом на поминках в доме Клары Нухимовны сидело несколько человек: пятеро сотрудников института хлопководства (две супружеские пары, дружившие с дядей Мишей еще на химфаке, и штатный фотограф Дима, жизнь и талант которого, как говорил отчим, «сожрала плодожорка»), Вера с Лёней, и совсем уже старенький спившийся Владимир Кириллович...

Он поднял стакан за помин души замеча... и расплакался, повторяя, что такой души человека, каким был Мишка, сынок его названный, больше нет и не будет... Клара Нухимовна всхрапнула носом, затрясла головой с седенькой свалявшейся завивкой...

А Вера не плакала... Она вообще больше не чувствовала, что дядя Миша умер. Дядя Миша больше не умер, как и Стасик. И если б надо было что-то объяснить на эту тему, то она вряд ли смогла бы произнести нечто путное... Вот только ее рука и глаза знали, как дядя Миша будет дальше жить... А смерть... смерть, со всеми своими тягостными неудобствами, уже прошла, и была настолько неинтересна ей, что еще много месяцев спустя после похорон она приходила к дяде Мише, лишь у калитки вспоминая, что ни во флигеле, ни на гамаке его больше нет...

Владимир Кириллович, успокоившись и отерев подбородок от слез, спросил Веру – правда ли, что та серьезно занимается живописью, и даже – кто-то рассказывал ему – выставлялась на весеннем вернисаже в Доме художников с интересной работой, приглашал встретиться, поговорить... Вера представила их встречу в котельной, чекушку на длинном столе-верстаке... Уже тогда в ней проявилась эта жестокая особенность – ускользать от неживого...

Сказала, что придет обязательно...

Когда все разошлись и остались только Вера с Лёней, Клара Нухимовна ушла к себе в спальню и сразу же вернулась, сжимая что-то в пухлом кулачке.

– Вот, – сказала она... – От Миши осталась одна вещица, Верочка. Я думаю, он хотел, чтоб она принадлежала вам, но как-то забыл... Вы ведь помните его состояние в последние годы...

И разжала ладонь, на которой лежал тускло-серый миниатюрный кулон-часики, обсыпанный по кайме циферблата мелкими стекляшками, на такой же серой, наверное металлической, цепочке...

– Не знаю уж, чего это стоит, думаю, для него это было просто памятью, маминой вещью... Правда, они не ходят... К сожалению, я ничего в этом не понимаю, знаю только, что Миша в детстве очень это берег, только за последние годы совсем забыл... Вот, лежит у меня в хохломской шкатулке уже много лет...

Вера взяла кулон в руки... Должно быть, старая вещь... вряд ли ценная, но есть в ней какое-то непритязательное изящество...

– Да я ведь тоже ничего в этом не смыслю... – она пожала плечами. – И вряд ли дорогое украшение могло у него сохраниться. В военное-то время? Когда он, беспризорный, жил под мостом, на Саларе? Или потом, когда он вышел из лагеря и год болтался без работы?... Он бы пропил обязательно...

– ...Вот, представьте себе, в детстве, когда была опасность, Мишенька носил его за щекой, он мне рассказывал... И факт, что никто у ребенка не сумел отнять... Вернее, не догадался. А когда он сюда, ко мне, пришел впервые, то сразу и отдал. Пусть, говорит, тетя Клара, это будет у вас...

Лёня взял в руки часики, повертел, снял очки и близко поднес к глазам...

– Здесь вроде есть какое-то клеймо. Надо показать специалисту... Я знаю одного человека, когда-то он занимался часовым промыслом... Договорюсь...

И опустил кулон в карман пиджака.

Когда, уже поздно вечером, после поминок, Лёня проводил ее до дома и они вошли в подъезд, Вера вдруг вспомнила, что утром-то он зашел к ней по пути на работу!

– Боже, – сказала она, – а ведь вы сегодня потеряли рабочий день! У вас будут неприятности, Лёня! В конце концов вас выгонят из-за меня.

– Не выгонят, – успокоил он, – я отзвонил... К тому же я им там нужен до зарезу. Без меня они никуда...

И пока поднимались на четвертый этаж, и уже в квартире, пока она варила кофе, он рассказывал что-то о создании искусственного интеллекта какого-то там поколения... что-то о великих электронных горизонтах будущего, о том, что когда-нибудь любой человек сможет связаться с другим человеком в любой точке земного шара... Нет-нет, Верочка, не обычным телефонным образом... – Увлекся... Наверное, ему показалось, что она слушает (она никогда не вслушивалась ни во что из того, что не касалось сути ее жизни), а может, просто хотел ее развлечь... отвлечь... – в то время еще не догадываясь, что ее постоянно и интенсивно действующее воображение всегда безотказно и развлекает, и отвлекает ее, и ограждает от любых извержений мира.