Гладь озера в пасмурной мгле (сборник)

– Там она... Я уже в одеяла завернула... Господи, а это кто? Ребенок?! А как же...

– Ничего, вместе-дружно... – оборвал дядька. – Я тоже, знаешь, не чемпион по поднятию тяжестей...

– А где тетя Женя? – звонко спросил Миша...

– Тихо! – сказала женщина. – С ней несчастье... Кровью истекла... Ты, мальчик, когда привезете ее домой, вызови «скорую»... А там как повезет... Скажешь, что пришла мамка поздно, неизвестно откуда, легла на кровать и...

В дальней по коридору комнате на необычной высокой кушетке лежал какой-то длинный продолговатый сверток в одеялах.

– Где же тетя Женя?! – тихо спросил мальчик.

– Да вот же... – женщина кивнула на сверток...

– Зачем вы голову ей закрыли?! – крикнул Миша, – она ж дышать не может! – и кинулся разрывать одеяла.

Дядька треснул его по рукам и взрыкнул:

– Ты что, парень, ненормальный? Она мертвая уже, понял? Померла... Ждите, сейчас машину приведу...

И дальше Миша был как в ледяном огне. Минут двадцать они втроем вытаскивали очень тяжелую тетю Женю, дядька пыхтел, скрипел:

– Я тебя предупреждал... хорошим не кончится... Сто раз пронесет, а на сто первый накроют...

– Ой, не говори, я сама дрожу... не знаю, как это получилось... Горе какое, а?

– Скажи еще удача, что машина обкомовская под рукой... а то как бы?

Мише велели сесть в глубине машины, и поверху, на колени, положили придавивший его сверток. Он ничего не чувствовал, кроме ледяного огня внутри... сидел, держа на коленях голову мертвой тети Жени...

А дальше уже все происходило как бы и без его участия. Соседи, услышавшие рокот редкого в те годы автомобиля, странную возню в подъезде, насторожились и вызвали милицию, и очередное дело о криминальном аборте пошло по инстанциям.

Самое странное, что за тот месяц, пока шли допросы свидетелей, и на похоронах тети Жени, и потом, на суде... ни разу не появился Адыл Нигматович, словно его и не было в их жизни.

А Мишу, как и положено, забрали в детприемник...

И дальше, тем не менее, уже начиналась полоса дикого везения: директором этого заведения оказался Владимир Борисович, хмурый и немногословный человек, на вид совсем не добрый.

Заполняя на мальчика бумаги, он спросил:

– А родители у тебя где? Миша сказал:

– Они шпионы... враги народа...

Это было тяжело выговорить. Он, конечно, понимал, что сын за отца не ответчик, но все равно было стыдно и больно, что отец – шпион. Чего ему не хватало, отцу – сколько отличных друзей у него было, и как любили его! Александр Николаевич Волков, художник, его портрет написал, и картины дарил... А отец в это время... шпионил?!

Владимир Борисович помолчал и сказал:

– Знаешь, ты сейчас пойдешь к ребятам, я советую тебе не говорить, что родители шпионы. Лучше скажи, что умерли.

И этим запомнился на всю жизнь, ибо снял страшную тяжесть с сердца мальчика.

И правда, когда Миша оказался среди ребят – его сразу привели в столовую, было обеденное время, – и за столом один из пацанов, бритый наголо, с точечками зеленки по всему лицу и голове, даже на ушах была россыпь зеленых точек, спросил: «А родители твои где?» – он соврал в первый раз в жизни. Ответил:

– Умерли...

– От чего умерли? – спросил тот. Миша подумал и сказал:

– Мать болела-болела... и умерла.

– А отец?

– А отец... с горя умер, – неохотно проговорил он.

И дальше полоса везения все длилась, все ширилась... потому что в детском доме, куда Мишу определили в пятый класс, аккомпаниатором хора оказалась Клара Нухимовна, тогда еще женщина нестарая, хотя и невидная – толстенькая, с рыжими кудельками по всей голове, с хроническим насморком и в сильных очках, тарабанившая по клавишам в самых разных детских заведениях...

Вот так они встретились и припали друг к другу... Сначала Клара Нухимовна, с разрешения директора детдома, забирала Мишу к себе только по воскресеньям и праздникам, потом, в старших классах, добилась усыновления.

И с тех пор уже Миша не был один, – даже потом, когда студентом химфака его в 49-м взяли по статье 58-10, за антисоветскую агитацию, и семь лет до 56-го он помогал стране ударным трудом на цементом заводе в лагере под Бегаватом, – он все-таки помнил, что Клара болеет за него душой, шлет посылки и ждет его домой, такого, каков есть – разбитого и временами сильно пьяного.

Она называла его «бедоносцем» и говорила, что крест судьбы каждому изготовляют по росту еще до рождения. А вот Мише этот крест достался непомерно тяжелым, сколоченным не для одного человека, а для всего поколения.