Гладь озера в пасмурной мгле (сборник)

Словом, он никогда уже не был один, до самого конца, до того дня, вернее утра, когда соседский пацан принес Вере краткую записку: «Миша отмучился» – нацарапанную старческой лапкой этой святой женщины...

***

Они как-то сразу и сильно привязались друг к другу: Вера никогда не знала отца, дядя Миша никогда не знал отцовства.

...Он был единственным человеком, который называл ее – Веруня...

И город, такой привычный город с его появлением приоткрыл совсем другие свои двери, за которыми...

В первую же субботу они с дядей Мишей отправились «гулять» – кстати, именно он приучил ее не шляться где попало, а намечать маршрут и извлекать из этого маршрута все мыслимые возможности, – он затащил ее, несмотря на сопротивление, в исторический музей. Она и раньше видела это здание, с присевшими на колеса двумя огромными крепостными пушками из красной меди, но не верила, что старые кособокие вазы, склеенные из пыльных черепков, тусклые медные железяки и черно-белые фотографии на стенах могут содержать в себе столько захватывающих приключений людей и царств, рассказанных дядей Мишей только за одну неспешную прогулку по пустым залам музея. Древние Самарканд, Бухара и Хива, таинственное золото Согдианы, молодой честолюбивый полководец Александр Македонский и его поход на Среднюю Азию... – все это новое, рассказанное им так, словно сам он сидел на осле в армейском обозе или менял стекла в телескопе древней обсерватории... – совершенно поразило ее воображение...

– Откуда ты все это знаешь?! – спрашивала она требовательно, пытаясь дознаться – уж не обманка ли все это, не бред ли, сочиненный в его пьяной голове... Но дядя Миша, во-первых, был в этот день «чист как слеза», во-вторых, голос его обладал такой спокойной убедительной властью, что она, как ни топорщилась, верила сразу всему! Например, когда, рассказывая о распаде империи Македонского, он добавил, что это – «удел всех империй, даже столь могучей, как наша...» – она не фыркнула сразу от такой глупости, а только спросила: «Это что, империя – наша Советская страна? Ты совсем чокнулся?» – за что получила немедленно, прямо в кафе-мороженом, где они уселись после музея, заказав (она – впервые в жизни!) крем-брюле в широких стеклянных ладьях на тонких ножках, – целую лекцию о том, что можно назвать империей, и что такое колонии, и как они завоевываются, как контролируются, как отпадают от метро... метро-полии... В процессе лекции на горизонте появилась и, обозначившись надутыми парусами, вплыла в окно забегаловки каравелла Колумба; конкистадоры обменивали бусы на слитки золота; пыхали огнем первые пушки (не такие, Верунь, как вот те, перед музеем; я потом тебе расскажу, как придумали огнестрельное оружие, но это надо с китайцев начинать)... и, наконец, с отборными отрядами русской армии появился здесь генерал Кауфман, расселся станом – в Тур-ке-ста-не, – проложил улицы, назвал их именами русских писателей и поэтов... даже оставил, среди прочего, название станции в Янги-юле – Кауфманская...

– Значит, мы – колония? – уточнила она. И он спокойно ответил:

– Еще какая! С плантациями, туземцами, белыми колонизаторами, которые забавным образом и сами стали рабами, и прочим таким, о чем я тебе когда-нибудь расскажу подробней. И будь уверена, что всему этому придет конец. Как и всем империям...

От Клары Нухимовны, которая со смиренным недоумением наблюдала новый поворот в Мишиной жизни, он вещи пока не приносил, но в воскресенье притащил шахматную доску, расставил фигуры и сказал:

– Веруня, оторвись от Атоса, он уже отдал тебе все лучшее, что имел за душой; и учти, среди порядочных людей все же не принято вешать женщин на деревьях, даже если у них случайно обнажилось плечо с клеймом воровки... Иди-ка сюда, я укажу тебе дверь в другие, пленительные сны... Вот это – король. Молчи! Все объясню... А это – королева...

...Словом, дядя Миша оказался хорошим шахматистом, его в лагере выучил играть какой-то зека (еще одно новое слово!) – мастер по шахматам, выдающийся человек, для которого один лагерный умелец вырезал изумительной красоты доску с фигурами... А уж дядя Миша выучил Веру нескольким дебютам... и они довольно часто играли, переговариваясь шепотом, особенно когда в доме воцарялась всегда взвинченная, всегда «представляющая» мать...

А главное, при дяде Мише обнаружилась целая компания чудаковатых людей, – совсем не похожих на тех, кто жил вокруг Веры и матери, – которые явно любили его и уважали, несмотря на то, что он не всегда являлся к ним трезвым. Эти люди и друг на друга не были похожи, каждый – наособицу, каждый – обладатель какой-нибудь заковыристой судьбы, которую дядя Миша пересказывал Вере, в разумных пределах, по пути домой.