Час ведьмовства

Роуан снова и снова вчитывалась в текст обязательства в надежде постичь то, что скрывалось между строк, но тщетно: истинный смысл написанных слов по-прежнему оставался нераскрытым. Однако она не могла не исполнить желание Элли. И Роуан подписала это обязательство. Свидетелем был адвокат Милтон Крамер. Заверенная копия документа отправилась в его архив.

Интересно, думала иногда Роуан, вглядываясь в лицо Майкла Карри, улыбающееся с журнального снимка, который она вырезала и прикрепила к зеркалу, вспоминает ли он вот так, как сейчас она, события своей жизни?

Стоит им встретиться – и все барьеры непременно рухнут. В этом Роуан не сомневалась и мечтала о такой встрече, мысленно беседуя с Майклом так, как будто это действительно могло произойти, как будто она могла привести его в свой дом в Тайбуроне, угостить кофе и коснуться его руки в черной перчатке.

Ах, как романтично! Крепкий парень, разбирающийся в архитектуре, любящий рисовать красивые здания. Кто знает, быть может, он с удовольствием слушает Вивальди и даже читает Диккенса? Интересно, каково это – оказаться с ним в постели, когда на нем нет ничего, кроме черных кожаных перчаток?

Фантазии, фантазии… Все равно что представить, будто пожарники, которых она приводила сюда, – поэты, а соблазненные ею полицейские – великие прозаики. С таким же успехом лесник, которого Роуан повстречала в баре в Болинасе, мог на самом деле оказаться большим художником, а рослый ветеран вьетнамской войны, зазвавший ее в свою лесную хижину, – гениальным кинорежиссером, скрывающимся в глуши от боготворящих его толп надоедливых поклонников.

Впрочем, нет ничего невозможного, и то, что рисовало перед Роуан воображение, вполне могло оказаться таковым в действительности. Тем не менее решающую роль играли физические показатели мужчины: то, что у него между ног, должно быть достаточно большим, шея – сильной, голос – низким, а подбородок – небритым, чтобы колол и царапал ее своей щетиной.

А что, если?…

А что, если Майкл Карри… вернулся на юг, туда, где родился? Скорее всего, именно так он и поступил: уехал в Новый Орлеан… А это единственное место во всем мире, куда Роуан Мэйфейр путь заказан.

Открывая дверь своего кабинета, она услышала телефонный звонок.

– Доктор Мэйфейр?

– Слушаю вас, доктор Моррис.

– Я давно пытаюсь связаться с вами – по поводу Майкла Карри.

– Знаю. Я прослушала ваше сообщение и собиралась вам звонить.

– Он хочет с вами поговорить.

– Значит, Майкл по-прежнему в Сан-Франциско?

– Скрывается в своем доме на Либерти-стрит.

– Об этом сообщали в новостях.

– Откровенно говоря, он настаивает на личной встрече именно с вами. У него появилась идея…

– Какая?

– Только не подумайте, что безумие заразительно, – я всего лишь передаю его просьбу. Скажите, есть ли у вас хоть какая-то возможность встретиться с Майклом на вашей яхте? Если я не ошибаюсь, в ту ночь вы подняли его на борт своей яхты?

– Я с удовольствием приглашу его туда.

– Простите, что вы сказали?

– Я буду рада увидеться с ним. И если он хочет попасть на яхту, он туда попадет.

– Это чрезвычайно любезно с вашей стороны, доктор. Но прежде я должен кое-что объяснить. Понимаю, это звучит как совершеннейший бред, но Майкл хочет снять печатки и потрогать руками доски палубы, на которых он лежал, когда вы приводили его в чувство.

– Он получит такую возможность. Странно, что мне самой не пришло это в голову.

– Правда? Боже, вы даже не представляете, какой груз сняли с моей души. Позвольте вам сказать со всей откровенностью, доктор Мэйфейр, Майк – замечательный парень.

– Знаю.

– Он действительно страдает. Эту идею он обрушил на мою голову на прошлой неделе. Представляете, целый месяц от него ни единого слова! И вдруг звонит! Правда, пьян Майк был изрядно, и, откровенно говоря, я не думал, что он вспомнит об этом.

– Это великолепная идея, доктор Моррис. Вы говорили, что его руки действительно обладают уникальными свойствами?

– Совершенно верно, говорил. И могу повторить еще раз. Честное слово, доктор Мэйфейр, вы редкостная женщина. Но вы представляете, во что я вас впутываю? Ведь я просил Майкла, чуть ли не умолял вернуться в больницу. А вчера, уже под ночь, он звонит и требует, чтобы я сию же минуту разыскал вас. Ему, видите ли, непременно нужно пощупать доски палубы, иначе он свихнется. Я, конечно, посоветовал ему для начала протрезветь, но пообещал сделать со своей стороны все возможное. А минут двадцать назад он опять позвонил и говорит: «Не стану врать – пива я сегодня выпил изрядно, но ни к водке, ни к виски даже не притронулся. А потому я, можно сказать, трезв – насколько вообще могу быть трезвым».