Американский психопат

Две тысячи отжиманий и полчаса прыганья через скакалку в гостиной, под «The Lion Sleeps Tonight», играющей снова и снова, хотя сегодня я уже накачался в спортзале — занимался почти два часа. Потом я одеваюсь и собираюсь за продуктами в D'Agostino. Надеваю синие джинсы от Armani, белую рубашку Polo, спортивную куртку тоже от Armani, без галстука; волосы приглаживаю муссом Thompson; на улице моросит, поэтому я надеваю черные водонепроницаемые ботинки от Manolo Blahnik; три ножа и два пистолета в черном кожаном кейсе от Louis Vuitton ($3,200), а поскольку сегодня похолодало, а я не хочу испортить свой маникюр, то надеваю еще и перчатки от Armani из оленьей кожи. Наконец, я завязываю пояс черного кожаного пальто от Gianfranco Ferre, которое стоит четыре тысячи долларов. И хотя до D'Agostino идти очень близко, я все равно беру с собой плейер, в котором играет диск с полной версией «Wanted dead or alive» Бон Джови. На всякий случай я беру зонт с деревянной ручкой от Bergdorf Goodman (триста долларов на распродаже) из недавно купленной стойки для зонтов в прихожей, и выхожу за дверь.

После работы я позанимался в Xclusive, а как только пришел домой, решил поразвлечься и пошутить по телефону над молоденькими девочками из Dalton, номера телефонов которых я нашел в офисе управляющего, куда залез ночью в прошлый четверг.

— Я корпоративный налетчик, — сладострастно шепчу я в трубку. — Осуществляю захваты компаний. А как тебе это понравится, а? — Я делаю паузу, а потом изображаю звуки, похожие на сосущие хлюпы, переходящие в причмокивающее хрюканье. — А, сука?

Было сразу понятно, что они испугались, и меня это жутко порадовало, по этому поводу у меня даже встал и стоял все время, пока я забавлялся телефонными звонками, но потом одна девочка, Хилари Уоллес, невозмутимо спросила:

— Папа, это ты? — и у меня сразу опал. Приунывший и разочарованный, я сделал еще пару-тройку звонков, но уже безо всякого энтузиазма, почитывая параллельно сегодняшнюю почту, и, наконец, повесил трубку на середине фразы, когда наткнулся на персональное напоминание от Клиффорда, моего продавца-консультанта у Armani, что в бутике на Мэдисон была закрытая распродажа для постоянных клиентов… две недели назад! И хотя это, наверное, кто-нибудь из портье специально задержал письмо, чтобы меня взбесить, это не отменяет тот факт, что я пропустил эту ебаную распродажу, и сейчас, когда я прохожу по Центральному парку где-то в районе Шестьдесят шестой, Шестьдесят седьмой, это меня жутко бесит, и я прихожу к выводу, что этот мир, в сущности, очень жестокое и плохое место.

Кто-то, похожий на Джексона Тейлора из Morgan Stanley (темные волосы, зачесанные назад, темно синее двубортное кашемировое пальто с бобровым воротником, черные кожаные ботинки), проходит под фонарем, кивает мне, и я убавляю звук плейера и слышу, как он говорит:

— Привет, Кевин.

Я улавливаю слабый запах Grey Flannel, на ходу оборачиваюсь на этого парня, похожего на Тейлора, на парня, который может быть Тейлором, мимоходом пытаюсь предположить, встречается ли он еще с Шелби Филиппс, и тут почти спотыкаюсь о нищенку, лежащую на тротуаре, развалившись у входа в заброшенный теперь ресторан, который Тони Макманус открыл два года назад — называется «Амнезия». Черная и абсолютно чокнутая попрошайка все повторяет одну и ту же фразу:

— Деньги пожалуйста помогите мистер деньги пожалуйста помогите мистер, — на манер какой-то буддистской мантры. Я пытаюсь прочесть ей лекцию на тему, что стоило бы найти какую-нибудь работу — например, в кинокомплексе Odeon, отнюдь не невежливо предлагаю я, а про себя думаю, не открыть ли сумку и не достать ли оттуда нож или пистолет. Но тут до меня доходит, что это слишком легкая мишень, и никакого удовлетворения мне не будет, так что я посылаю ее, включаю плейер, как раз на вопле Бон Джови: «It's all the same, only the names have changed» («Все осталось по-прежнему, только имена изменились»), — и ухожу. Я останавливаюсь у банкомата, чтобы снять триста баксов — без всякой причины, просто так, — все банкноты хрустящие, свежеотпечатанные двадцатки, и я осторожно кладу их в карман, стараясь не помять. У Колумбус-серкл фокусник в грязном плаще и высокой шляпе, обычно промышляющий тут после полудня и зовущий себя Гуттаперчевым человеком, развлекает небольшую равнодушную толпу, и несмотря на то, что я ищу жертву, а он, без сомнения, заслуживает моей ярости, я иду дальше, чтобы найти кого-нибудь поизысканнее. Если бы он был мимом, он бы точно уже был мертв.

Выгоревшие плакаты Дональда Трампа на обложке Time закрывают окна другого заброшенного ресторана, который раньше назывался «Palaze», и мне это придает уверенности. Я подхожу к D'Agostino, встаю прямо напротив входа, уставившись в витрину, и у меня возникает неодолимая потребность пройти все ряды в магазине, осмотреть каждую витрину, наполнить корзину бутылочками с ароматическими маслами и морской солью, прогуляться мимо продуктовых прилавков, изучая цвет красного перца, желтого перца, зеленого перца и пурпурного перца, решить, какого вкуса и какой формы имбирный пряник купить, но мне все-таки нужно что-то более проникновенное и глубокое, что-то неопределенное, так что я ухожу в темноту холодных улиц западной части Центрального парка, ловлю свое отражение в затемненных стеклах лимузина, припаркованного рядом с Cafe des Artistes, и мои губы непроизвольно кривятся, язык увлажняется, глаза начинают моргать в своем собственном ритме, независимо от меня. В свете уличных фонарей моя тень четко видна на сыром тротуаре, и я вижу, как движутся мои руки в перчатках, сжимаются в кулаки и опять разжимаются, и мне приходится остановиться на углу Шестьдесят седьмой, чтобы взять себя в руки и успокоиться, прошептать себе что-то хорошее, вспомнить о D'Agostino, о столике в «Дорсии», о новом диске Mike and the Mechanics, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не отхлестать себя по щекам.