Маска Локи

Многие люди испытывают то же чувство скрытой силы, которое ты описал. Этим же можно объяснить веру в ведьм. В твоем случае, вероятно, эти чувства более выражены. В конце концов, ты владеешь сложным искусством игры на фортепиано. Может, ты еще что-нибудь умеешь?

Гарден: Мне всегда легко давались языки: путешествуя по Европе, я научился бегло говорить по французский и сносно по-итальянски. В Марселе немного выучил арабский.

Элиза: Есть ли у тебя какие-нибудь другие интересы? Спорт?

Гарден: Мне нравится быть в курсе современных точных наук, читать об открытиях, особенно в космологии, геохимии, радиоастрономии, суть которых не меняется и за развитием которых можно следить.

Спорт? Я полагаю, что я в хорошей форме. Нужно поддерживать форму, если проводишь шесть часов сидя и упражняя только пальцы, кисти и локти. Я знаю айкидо и немного карате — но моя жизнь — это мои руки и я не могу драться ими. Вместо этого я научился использовать ноги. Можно сказать, что я могу постоять за себя, если пьяная драка приближается к пианино.

Элиза: Так, это объясняет твое выражение «отбрасывать врагов с моего пути». Люди с тренированным телом часто чувствуют нечто вроде ауры — здоровья, уравновешенности, которое можно описать словом «сила».

Гарден: Ты думаешь, что я ненормальный. Но ты неправа. Я в здравом уме.

Элиза: «Нормальный» или «ненормальный», Том, эти ярлыки уже не имеют такого значения, как раньше. Я говорю, что у тебя может быть слабая и полностью компенсируемая иллюзия, которая, может не беспокоить тебя и твоих близких, при условии, что не отражается на поведении твоем и твоих близких.

Гарден: Ну, спасибо. Но ты не чувствуешь дыхания наблюдателей на своей шее.

Элиза: Наблюдателей? Кто они? Опиши мне.

Гарден: Наблюдатели. Иногда я чувствую чей-то взгляд на спине. Но когда я оборачиваюсь, их глаза скользят прочь. Но лица всегда выдают их. Они знают, что обнаружены.

Элиза: Может быть, это из-за твоей профессии, Том? Ты много выступаешь. Ты зарабатываешь игрой на жизнь, и люди видят, как ты это делаешь. Незнакомцы в толпе могут узнать тебя, или думать, что узнали, но смущаются признать это. Поэтому они отводят глаза.

Гарден: Иногда это больше, чем наблюдение… Скажем, я пересекаю улицу, задумавшись и не глядя на светофор, внезапно какой-то человек толкает меня «случайно», будто спешит к припаркованной машине. И в это время, грузовик скрипит тормозами точно там, где был бы я, не толкни он меня.

Элиза: Кто толкнул тебя? Мужчина?

Гарден: Да, мужчина.

Элиза: Он знаком тебе?

Гарден: Не знаю, они все на одно лицо. Ниже и тяжелее меня. Не толстые, но крепко сбитые, как русские тяжеловесы, широкоплечие, с хорошо выраженной мускулатурой. Идут, тяжело, как будто прошли миллион километров. Всегда одеты в длинный плащ и шляпу, которые полностью закрывают фигуру, даже в жаркие дни.

Элиза: Как часто это происходило?

Гарден: Я могу припомнить два или три случая. И всегда на улице, при сильном движении. Однажды это было, когда я шел рядом с домом, где высоко мыли окна и один остановил меня, попросив двадцатипятицентовик — как вдруг рядом метров с пятидесяти свалился кусок брандспойта. В другой раз в вестибюле отеля я наткнулся на сумку и пропустил лифт, который застрял между этажами. Наблюдатели, опекающие меня.

Элиза: Их слежка всегда к лучшему? Они охраняют тебя?

Гарден: Да, всегда, когда меня пытаются сбить машиной на тротуаре или расстреливают мой дом. — Мягко. Я пришел к мысли, что люди, пытающиеся убить меня, появляются одновременно с теми, кто хочет стать мной.

Элиза: Том, я тебя плохо слышу. Ты сказал, люди пытаются быть тобой?

Гарден: Да. Люди пытаются войти в мою жизнь, чтобы жить в ней, выпихнув меня.

Элиза: Я не понимаю. Ты говоришь о других персонах, которые пытаются разделить с тобой твое тело?

Гарден: Ничего похожего. (Зевает.) Послушай, я пошел. Уже четыре, а я отыграл три полных сета. Для компьютера у тебя прелестный голос. Может быть, я позвоню еще.

Элиза: Том! Не вешай трубку. Мне нужно знать…

Гарден: Я сейчас упаду и засну прямо в телефонной будке. У меня есть твой номер.

Элиза: Том! Том!

Гудки!

Том Гарден отодвинул засов и открыл дверь. Запах Атлантики ударил ему в ноздри: мидии, водоросли и черная грязь низкого прилива, перемешанная с ароматами бензина и гудрона. Он быстро вытеснил из его легких спертый воздух психологической кабинки. Он провел длинным пальцем по запотевшему стеклу и извлек несколько нот, случайно сложившихся в мелодию: ми бемоль, восходящий триплет к ля, фиоритуру.