40  

Впереди появляется гордость Мученио – кучка пятиэтажек; дорога в их честь меняет покрытие на бетон. У мотеля «Случайность» собирается толпа, в тайной надежде увидеть какую-нибудь телезвезду. Говорят, приехал сам Брайан Гамбол, делать какое-то шоу в прямом эфире. Сбоку от мотеля стоят за шипящими и кипящими прилавками продавцы съестного, но я утешаю себя мыслью об энчиладах[10], которые ждут меня по ту сторону границы. Мне кажется, Тейлор должны нравиться энчилады, хотя я никогда ее об этом не спрашивал. Одна из тех вещей, о которых мне уже давно следовало ее спросить, а я так и не собрался. Ц-ц. И тут меня начинает доставать мысль о том, как мало Тейлор, в сущности, сказала мне лицом к лицу; каких-то двадцать девять слов за всю мою сраную жизнь. Из которых восемнадцать уместились в одном предложении. Ученый умник с телевидения расценил бы шансы на то, что студентка из колледжа сбежит с пятнадцатилетним недомудком вроде меня, которого вот-вот упекут за решетку, да еще после романа длиной в двадцать девять слов, как близкие к нулю. Но, с другой стороны, все эти ёбнутые умники с телевидения одним дерьмом мазаны. Следующим номером он начнет вам рассказывать о том, почему ни в коем случае нельзя есть мясо.

На углу Гури-стрит поблескивает вывеска магазина подержанных автомобилей Имона ДеОтта, которая выглядит какой-то поблекшей с тех пор, как Имон свернул рекламную кампанию под лозунгом: «Мечта И.ДеОтта. Идиотски низкие цены». А свернул он ее потому, что малышу Делрою Гури выставили-таки окончательный диагноз. Мне бросается в глаза красное пятно в задней части ДеОттовой автостоянки.

Это фургончик Лалли, с цифрой $1700 на лобовом стекле. Ну, а следом, как вы наверняка уже и сами догадались, судьба усаживает Вейн Гури в «Пицца-хат» прямо напротив входа в мой банк. Она сидит у окна, сгорбившись над треугольным кусочком пиццы. Столик у окна – не самая удачная позиция, если ты решил нарушить уложения диетного кодекса, но, судя по всему, у нее просто не было выбора, в заведении не протолкнуться от приезжих. Я останавливаюсь и принимаюсь рыться в рюкзаке, глядя на нее краем глаза. Как ни странно, при виде ее на меня накатывает волна грусти. Старая толстая Вейн сидит и заталкивает в бездонную прорву куски пустоты. Стратегия еды у нее такая: откусить шесть больших кусков кряду, так чтобы щеки лопались от натуги, а потом заполнить случайно оставшиеся пустоты во рту маленькими добавочными кусочками. Как будто за ней кто-то гонится. И вот вам и весь расклад: я драпаю в Мексику, Вейн для пущего похудения жрет, как свинья, и оба мы – не что иное, как два хрупких кулечка с жизнью. Я смотрю вниз, на свои «Нью Джекс». Потом снова на Вейн; исподтишка, воровато и грустно. Так и хочется сказать: ёб вашу мать, ну разве это жизнь?

Подходить к банкомату прямо сейчас слишком рискованно. Я отворачиваю лице свое и просто иду себе дальше, к терминалу «Грейхаунд». Пока можно свериться с расписанием или вообще просто так послоняться, пока на горизонте не станет чисто. В дальнем конце улицы висит марево, сквозь которое продирается пара стетсоновских шляп. Справа проплывает закусочная Дерка, все основные блюда нарисованы прямо на витрине – а внутри парочка убежденных идиотов упирается, чтобы не оставить врагу ни единого недоеденного кусочка. У выхода сидит псина, которая даже не смотрит в мою сторону, когда я прохожу мимо. Просто вздергивает бровь – ну, сами знаете, как выразительно у них это получается.

Я, оглядываясь по сторонам, прохожу в «грейхаундовский» зал ожидания. Там уже околачивается несколько человек, но глазу остановиться не на ком, в смысле, ни девочек-ковбоев, ни типа того. Следующий рейс на Сан-Антонио отходит через двадцать минут. Может, она уже в автобусе, в смысле, ковбойша. Стараясь слиться с публикой, я пристраиваюсь за двумя мексиканками в очередь к билетной кассе. Они говорят по-испански. И должен вам признаться, я стою и ловлю кайф – от этого, и еще от пряного запаха, который от них исходит. Сразу хочется представить себе этот мой будущий домик на пляже, где по пальмам развешано для просушки бельишко Тейлор: ну, там, трусики и все такое. А она, вероятнее всего, сидит в доме совершенно голая, потому что все белье у ней сушится. Бикини под палящим солнцем. Или танго. Нет, скорее всего, бикини.

Я разгоняю языком собравшуюся во рту слюну и смотрю, как в дальнем углу залы ожидания какой-то старичок листает «Трубы Мученио», нашу так называемую газету. Кожа у него на лице висит даже не складками, а карманами, как будто ему вживили свинцовые имплантанты. Характерный персонаж, как это принято называть. Или просто – характер. Какой, на хрен, характер; и вы понимаете, и я понимаю, что все дело в чувствах. Эрозия от постоянно бьющих в берег волн разочарования и печали. Наблюдая в последние несколько дней за людьми, я открыл для себя одну важную истину: что эти волны движутся все в одну и ту же сторону. И за свою жизнь ты столько их через себя пропускаешь, что под конец тебе хватает распоследней сраной малости, чтобы начать рыдать в голос.

  40  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×