Лэшер

Солнце, клонясь к закату, бросало алые отблески на тонущие в облаках вершины гор. В соборе уже зажгли огни. Воздух, хотя и морозный, не обжигал и не щипал кожу. Высокие стрельчатые окна собора, сиявшие в сгущавшихся сумерках, неодолимо притягивали взор. Воды озера переливались, ловя последние солнечные блики. Мы видели, как вооруженные горцы ходят дозором вдоль берегов.

– Прежде всего я должен помолиться, – сказал я брату. – Заедем в собор.

– Нет, – возразил он. – Мы должны не откладывая прибыть в замок. Эшлер, то, что нас до сих пор не схватили и не отправили на костер, настоящее чудо. Но сегодня сочельник. Именно в эту ночь враги католической веры грозились ворваться в долину. И среди жителей Доннелейта есть отступники, отравленные ядом протестантства. Есть такие, кто полагает, будто Кальвин и Нокс являются пророками истины. Особенно много таких среди стариков, подверженных суевериям. Так что между защитниками долины в любую минуту может вспыхнуть междоусобица.

– Хорошо, будь по-твоему, – кивнул я головой. – Поехали в замок.

Однако мне мучительно хотелось войти в собор, предаться воспоминаниями о том далеком Рождестве, когда я впервые увидел ясли и лежавшего в них Младенца Христа, увидел топтавшихся вокруг настоящих животных, ощутил упоительный запах сена и навоза. Ах, какое чудное время – Рождественский сочельник. В этот час ясли еще пусты. Младенец Христос появится в них позже. Если бы я оказался этим вечером в соборе, я мог бы собственноручно опустить Младенца Христа в ясли. И, несмотря на растерянность и смуту, царившие в моей душе, несмотря на холод и непроглядную тьму, я внезапно ощутил, что вернулся домой.

Замок оставался в точности таким, каким он сохранился в моих воспоминаниях. Он по-прежнему представлял собой угрюмую и равнодушную груду камней. Своим уродством он весьма напоминал многие крепости, возведенные семейством Медичи, а также те, что мне довелось увидеть, проезжая через раздираемую войнами Европу. Как только взору моему открылась эта холодная каменная громада, сердце сжалось от тревожных предчувствий. Въехав на подъемный мостик, я придержал коня и оглянулся назад, на темную долину и город, такой маленький и бедный по сравнению с моим любимым Ассизи. Все вокруг внезапно показалось мне диким, чужим и пугающим. Что я буду делать среди этих грубых светлокожих людей с их хриплыми голосами и всклокоченными волосами? Разве мы с ними сумеем когда-нибудь понять друг друга?

Сам не знаю, что я испытывал в те минуты – приступ трусости или тоски по утраченному счастью. Я страстно желал оказаться во Флоренции, в часовне Санта-Мария дель Фьори, где сейчас служили торжественную мессу, насладиться ангельским пением хора. Или вернуться в Ассизи, в свой родной монастырь, и вместе с братьями-монахами встречать паломников. За минувшие двадцать лет то было первое Рождество, которое я проводил не в родном городе святого Франциска!

В темноте смутные очертания города и собора выглядели еще более мрачными и зловещими. Казалось, лес вплотную подступил к городу и замку, словно намереваясь поглотить эти жалкие создания рук человеческих.

В какую-то секунду я заметил пару странных существ, низкорослых, как гномы. Судя по их уродливому, отталкивающему виду, то были вовсе не дети. С редким проворством они выскользнули из внутреннего двора замка, пересекли мост и скрылись в темноте.

Но это случилось так быстро, что я никак не мог поручиться, что видел их наяву.

Я в последний раз обернулся. Несмотря ни на что, красота собора вновь захватила меня. Исполненный готического величия, он был даже более прекрасен, чем церкви во Флоренции. Стрельчатые его арки, казалось, бросали вызов небесам. Его высокие окна были окнами в иной мир.

Что бы ни случилось, необходимо сохранить это чудо из чудес, подумал я, и глаза мои наполнились слезами.

А потом я переступил порог замка, где мне предстояло узнать неприглядную правду.

В главном зале горел огонь, в очаге громко потрескивали поленья, и какие-то люди в темных костюмах с озабоченным видом сновали туда-сюда.

Отец мой, нынешний лаэрд, восседал в кресле с высокой резной спинкой. Завидев нас, он поднялся нам навстречу.

– Уходите прочь! – приказал он всем остальным.

Я узнал его с первого взгляда. Облик этого крепко сложенного, широкоплечего человека по-прежнему дышал могуществом. Он очень походил на своего собственного отца, хотя был вовсе не так стар, как прежний глава клана во время нашей единственной памятной встречи. В волосах отца кое-где мелькали серебристые нити, но длинные пряди все еще были густы и сохраняли насыщенный каштановый оттенок. Глубоко посаженные глаза отца сияли радостью и любовью.