Настало такое молчание, какое, вероятно, было за день до Сотворения.
Адам стоял, улыбаясь им двоим, маленькая фигурка, стоящая точно посередине между Небесами и Адом.
Кроули схватил Азирафаила за руку.
– Знаешь, что произошло? – прошипел он возбужденно. – Он был оставлен один! Вырос человеком! Он – не Воплощение Зла и не Воплощение Добра, он просто… воплощение людей.
Потом:
– Думаю, – проговорил Метатрон, – что мне следует отправиться за новыми инструкциями.
– И мне такжжже, – согласился Вельзевул. Его сильный гнев переместился на Кроули. – И роль твою в сием доложжжу я, ужжж ты поверь. – Он злобно глянул на Адама. – И не зззнаю я, чччто скажжжет твой Отец…
Послышался взрыв – словно гром прогремел. Шедвелл, который несколько минут дрожал от возбуждения с примесью ужаса, наконец достаточно смог проконтролировать свои дрожащие пальцы, чтобы нажать на курок.
Шарики дроби пролетели через то место, где только что был Вельзевул. Шедвелл так никогда и не узнал, насколько ему повезло, что он промахнулся.
Небо колыхнулось, а затем стало просто небом. Тучи на горизонте стали расходиться.
Мадам Трейси прервала молчание.
– Ну и странные были, – бросила она.
Она совсем не это имела в виду – «ну и странные были»; но то, что она имела в виду, и, вероятно, надеялась выразить, выразить яснее она не могла, разве что воплями. Но человеческий мозг отлично заживляет метафорические раны, и слова «ну и странные были» – часть стремительного процесса залечивания. Через полчаса она будет думать, что просто слишком много выпила.
– Думаешь, все кончилось? – спросил Азирафаил.
Кроули пожал плечами.
– Боюсь, не для нас.
– Не думаю, что вам надо волноваться, – сообщил им Адам. – Я про вас двоих все знаю. Не волнуйтесь.
Он посмотрел на остальных Них, которые попытались отступить подальше. Немного, подумал, а потом произнес:
– И так, слишком много путаницы насоздавали. Но мне кажется, все станут гораздо счастливее, если об этом забудут. Не то чтобы забудут, просто не будут помнить. А потом мы все сможем пойти домой.
– Но ты же не можешь все так оставить, – вскричала Анафема, пробиваясь вперед. – Подумай обо всех тех вещах, которые сможешь сделать. О хороших вещах.
– Каких, к примеру? – спросил Адам подозрительно.
– Ну… для начала, мог бы вернуть китов в моря.
Он наклонил голову.
– И люди их прекратят убивать, да?
Она замешалась. Было бы славно сказать «да».
– А если люди их начнут убивать, что попросите меня с ними сделать? – продолжал Адам. – Нет. Полагаю, я начинаю с этим разбираться. Когда начнешь всюду все менять, нельзя будет с этим закончить. Мне кажется, самая разумная вещь – это чтобы люди знали, что убив кита, получат мертвого кита.
– Совершенно разумно, должен сказать, – заметил Ньют.
Адам поднял бровь.
– Просто здравый смысл, – ответил он.
Азирафаил похлопал Кроули по спине.
– Похоже, мы выжили, – бросил он. – Представь, как жутко бы было, если бы мы были хоть насколько-то компетентны.
– Э, – отозвался Кроули.
– Твоя машина в рабочем состоянии?
– Думаю, придется с ней слегка повозиться, – признал Кроули.
– Я вот что подумал – мы можем этих добрых людей отвезти в город, – проговорил Азирафаил. – Я, уж это точно, должен хоть один раз откушать с мадам Трейси. И с ее молодым человеком, конечно.
Шедвелл поглядел через плечо, а затем поднял глаза вверх – на мадам Трейси.
– О ком это он говорит? – спросил сержант, глядя в ее сияющие глаза.
Адам вновь присоединился к Ним.
– Полагаю, теперь мы должны пойти домой, – бросил он.
– Но что на самом деле произошло-то? – недоуменно спросила Пеппер. – Я имею в виду, было это все…
– Теперь это уже не важно, – отозвался Адам.
– Но ты мог бы так помочь… – начала Анафема, глядя, как Они возвращаются к своим велосипедам.
Ньют мягко взял ее за руку.
– Это плохая идея, – проговорил он. – Завтрашний день – первый день из оставшейся части наших жизней.
– Знаешь, – откликнулась она, – из всех избитых выражений, которые я всю жизнь по-настоящему ненавидела, это – самое ненавистное.
– Удивительно, верно, – ответил Ньют счастливо.
– Почему на двери твоей машины краской выведено «Дик Терпин»?
– Это шутка, на самом деле, – ответил Ньют.