Мумия, или Рамзес Проклятый

– Звонили, милорд. Дважды. Я сказал им, что вы спите и что я вовсе не собираюсь будить вас.

– Ты хороший парень, Уолтер. Пусть они сгорят в аду.

– Милорд?

– Ничего, ничего, Уолтер.

– Да, еще приходил тот египтянин.

– Самир?

– Принес от Рамсея пузырек с каким-то лекарством. Оно вон там, милорд. Он сказал, вы знаете, что это за лекарство.

– Что?

Эллиот приподнялся и медленно перевел взгляд с Уолтера на стоявший справа от кровати столик.

Это была плоская фляжка, похожая на те, в которых продают виски или водку, но из прозрачного стекла. И она была доверху заполнена молочно-белой жидкостью, которая на свету искрилась и флюоресцировала.

– Будьте осторожны с этим, милорд, – сказал Уолтер, открывая дверь. – Если это какое-то египетское средство, держитесь от него подальше.

Эллиот чуть не расхохотался в голос. Рядом с фляжкой лежала записка. Пока Уолтер не вышел, граф сидел неподвижно, потом взял записку и развернул ее.

Она была написана печатными буквами, четкими и разборчивыми, очень напоминающими латинский шрифт.

Лорд Рутерфорд, теперь все в ваших руках. Пусть вам поможет ваша философия и мудрость. Сделайте сами свой выбор.

Он прочитал еще раз. Нет, невозможно поверить. Он долго смотрел на записку, потом перевел взгляд на бутылочку.

Джулия дремала на высокой подушке. Открыв глаза, она поняла, что разбудил ее собственный голос. Она звала Рамзеса. Джулия медленно встала с постели и надела рубашку. Если кто-то и увидит ее в рубашке на палубе, ей все равно. Настало время ужина, да? Ей надо одеться. Она нужна Алексу. Ах, если бы она могла думать спокойно… Джулия подошла к гардеробу и стала вытаскивать одежду. Где они? Сколько часов находятся в открытом море?

Алекс уже был на месте. Он сидел и смотрел прямо перед собой. Он не поприветствовал ее, не вскочил, чтобы пододвинуть ей стул. Как будто все это уже не имело никакого значения.

– Я все еще ничего не понимаю, – заговорил он. – Правда не понимаю. Она совсем не казалась мне безумной, честное слово.

Это было мучительно, но Джулия приготовилась слушать.

– То есть в ней было, конечно, что-то печальное, что-то странное, – продолжал Алекс. – Я знаю одно: я любил ее. И она любила меня. – Он повернулся к Джулии. – Ты веришь тому, что я говорю?

– Верю.

– Она говорила очень странные вещи. Она сказала, что влюбиться в меня не входило в ее планы! Но это произошло. И знаешь, я ведь сказал ей, что понял, что она имеет в виду. Я бы никогда не подумал… то есть все было совсем по-другому. Знаешь, словно те розы, о которых ты всю жизнь думал, что они розовые, вдруг оказались красными!

– Да, понимаю.

– А теплая вода оказалась горячей.

– Да.

– Ты хорошо рассмотрела ее? Ты заметила, как она прекрасна?

– Не стоит переживать все заново. Ее уже не вернуть.

– Я знал, что потеряю ее. Знал с самого начала. Не могу понять почему. Просто знал, и все. Она была не от мира сего, понимаешь? И тем не менее она была для меня более реальна, чем все, что…

– Понимаю.

Алекс смотрел вперед – казалось, он разглядывает публику и одетых в черно-белое официантов, а может, прислушивается к разговорам цивилизованных людей. Здесь были в основном британцы.

– Ты сможешь все забыть, – неожиданно сказала Джулия. – Это возможно, я знаю.

– Да, забыть, – согласился Алекс и холодно улыбнулся неизвестно чему. – Забыть, – повторил он. – Что мы и сделаем. Ты забудешь Рамсея, если что-то вас разлучит. А я забуду ее. И мы будем делать вид, что живем, словно никогда не знали такой любви – ни ты, ни я. Словно ты не знала Рамсея, а я не знал ее.

Изумленная Джулия не сводила с него глаз.

– Делать вид, что живем, – шепотом повторила она. – Какие ужасные вещи ты говоришь!

Алекс ее даже не услышал. Он взял вилку и начал есть – или просто принимать пищу. Делать вид, что ест. Джулия задрожала и уставилась в свою тарелку.

Теперь на улице стемнело. Сквозь закрытые ставни просачивался темно-синий свет. Снова пришел Уолтер – чтобы спросить, не хочет ли милорд поужинать. Милорд сказал, что не хочет: он хочет побыть один.

Он сидел в пижаме и шлепанцах, глядя на лежавшую на столе плоскую бутылочку. Она мерцала в темноте. Записка лежала там же, куда он ее положил, рядом с бутылочкой.

Наконец Эллиот встал, чтобы переодеться. Переодевание заняло несколько минут, поскольку каждое движение вызывало боль в суставах и приходилось пережидать. Наконец все было кончено. Эллиот надел серый шерстяной костюм; днем в нем было бы слишком жарко, а ночью будет как раз.