Замок снов

– …Будешь сердиться? Я у тебя в комнате книги… – Загромыхали кастрюли. – …на стол положить, чтобы лампе не было так одиноко.

– Мисс Гринхилл, вас не учили, что чужие вещи…рошо, даже если это…щи…ляющего.

Так, надо еще молока вскипятить. Где оно кстати? Вот. Но совсем мало. Надо послать Стэнли за продуктами.

– Прости, не сердись. А ты гово… цузски? Я у тебя…..тр Дам на…цуз… видела…Гюго.

И овощи, и масло заканчиваются, да и вообще надо купить чего-нибудь вкусненького, а лучше чего-нибудь, из чего можно вкусненькое приготовить.

– …Молчишь? Это секрет?

Нож! Где же нож? Нет, не этот, а любимый, маленький, острый, с удобной деревянной ручкой. Кто вообще трогает ножи в этом доме, кроме Мэри? Ага. Нашла. Ну и кто забыл его в холодильнике? Старею.

– Когда я была маленькой, мама заставляла меня учить французский, хотя сама не знала ни слова. Я была страшно ленива, и она взялась проверять мои домашние задания – переводы. Ох как я переводила! Глядя в книгу, бегло сочиняла текст на заданную тему от первого до последнего слова. Наверное после этого я и стала писательницей. Попалась я только на «Соборе». Мама Гюго очень любила. «Собор Парижской Богоматери» знала почти наизусть и, когда услышала историю Эсмеральды в моей интерпретации, то… Скандал был грандиозный. Я две недели сидела дома, месяц не ела сладкого. А французский все-таки выучила, но Гюго с тех пор не люблю. А ты?

– А я ем, мисс Гринхилл. Когда ешь, говорить вредно, от этого пища плохо усваивается.

Сухарь! Нет, хлеб как раз еще ничего, для пудинга подойдет. А вот Грегори – сухарь! Нельзя так говорить с женщиной, тем более с любимой. Тэсс тебе попалась – терпеливая девочка, любая другая на ее месте устроила бы скандал. И правильно сделала бы. Понятно, что от любви мужчины глупеют, но ведь не настолько же. После завтрака определенно надо будет провести с мальчиком разъяснительную работу.

– Вот вредина! Грегори… – Голос зазвучал глуше.

Обнимаются! Тэсс, определенно, мудрая девочка, лучшей жены и не найти.

– …спасибо тебе. Просто за то, что ты есть. Я давным-давно не была так спокойна и счастлива. Когда я пришла к тебе вчера, ты спал и был такой…

Молоко! Молоко убежало. Мэри, как не стыдно! Говорила тебе мама, что подслушивать нехорошо… А я и не подслушиваю, а просто слышу: они громко разговаривают. Все равно, нельзя быть такой любопытной. Вредно это и для души, и для тела, и для дела. И молока почти не осталось. Ладно, еще на порцию хватит. Главное, не проворонить. И покрошить орехи…

– А потом пришла Мэри. Я почему-то так испугалась сначала, как маленькая девочка, думала, что она будет ругаться. Представляешь? Я так даже мамы не боялась. Мэри тебя любит. Она мне про тебя рассказывала, про то, как ты был маленьким, как приходил к ней на кухню слушать сказки. Она рассказывает, а я стою и пытаюсь представить тебя маленьким и не могу. Вижу такого же, как сейчас, но меньше ростом. Так забавно. У тебя есть фотографии, где ты маленький?

– Я не люблю показывать свои детские фотографии. Это очень личное.

– Хоть одну. Есть с Мэри? Хочется посмотреть, какая она была двадцать лет назад. И с папой и с мамой тоже?

Ах!

– Ты счастливый. У тебя был отец, ты его помнишь, да? А я никогда не видела своего отца, не знаю, на кого он был похож. Нет ни одной фотографии. И мама ничего не рассказывала. Она растила меня одна, как многие женщины сейчас, всегда считала, что мне никакой отец и не нужен, хватит одной матери. Мне почти всегда хватало. Но иногда, особенно когда я была подростком, мне хотелось его найти. Не знаю зачем, просто увидеть, посмотреть на него, спросить, почему он бросил меня и маму, знал ли он вообще, что я есть. Почему ни разу не пришел, хотя бы посмотреть на меня, не искал?

Кровь пошла! Порезаться любимым ножом! Где же пластырь? Как нехорошо слушать, даже случайно, то, что тебе не предназначается. А как не слушать-то? Тьфу! Эти орехи теперь придется выбросить: все в крови – гадость. Что поделаешь, люблю рубить орехи ножом, не доверяю всяким блендерам, кухонным комбайнам, рецепт-то старинный, все кажется, что, если его готовить не так, как двести лет назад, что-нибудь да не получится. Но лучше переучиться, чем есть пудинг с пальцами. Сейчас и начну, буду взбивать яйца в блендере. Будь он неладен, шумит же, как пылесос.

– Тебе не надоело меня слушать? С чего это я ударилась в воспоминания? Может потому, что у меня давно не было человека, которому бы я доверяла. А тебе верю. Я так устала никому не верить, всех остерегаться. А с тобой так спокойно и надежно. Я тебя так люблю! А ты меня?