Фанатик чистоты тут же передумал:
— Благодарю. Я приду. Со мной два вольноотпущенника и четверо слуг, если у тебя найдется для них место.
— Более чем достаточно.
Итак, все устроилось. Начались званые обеды и прогулки. Цезарь понял, что Афины, которые открывались перед ним все новыми и новыми сторонами, потребуют куда более длительного пребывания, чем он планировал. Хотя Аттик обладал репутацией эпикурейца и любителя роскоши, он не был изнежен. Поэтому Цезарю предоставилось много возможностей полазить по скалам и отрогам гор, имеющим историческое значение, и вдоволь погалопировать по равнинам Марафона. Они ездили в Коринф, в Фивы, любовались заболоченными берегами озера Орхомен, где Сулла одержал победу в двух решающих сражениях против армий Митридата, исследовали тропы, которые дали возможность Катону Цензору обойти врага при Фермопилах, а персам — обойти последние позиции Леонида.
Цезарь прочитал надпись на камне, увековечившую эту героическую последнюю позицию, и повернулся к Аттику:
— Весь мир может цитировать эту надпись, но здесь, на этом месте, она вызывает такой резонанс, какого никогда не почувствуешь, читая эти слова в книге.
— Согласился бы ты, чтобы тебя увековечили таким образом, Цезарь?
Удлиненное, красивое лицо стало серьезным.
— Никогда! Это был глупый и напрасный жест, напрасная потеря храбрых людей. Меня будут помнить, Аттик, но не за глупость или напрасные жесты. Леонид был спартанским царем. Я — патриций Римской Республики. Единственное, реальное значение жизни спартанца состояло в способе лишиться ее. Смысл моей жизни будет заключаться в том, что я сделаю при жизни. Как я умру — не имеет значения, если я умру как римлянин.
— Я верю тебе.
Будучи хорошо образованным, Цезарь нашел, что между ним и Аттиком много общего. Их интеллектуальные вкусы были эклектичны. У них обнаружились сходные предпочтения в литературе, в искусстве. Они проводили долгие часы за обсуждением пьесы Менандра или статуи Фидия.
— В Греции не так уж много осталось великолепных полотен, — сказал Аттик, печально качая головой. — То, что Муммий не увез в Рим, после того как ограбил Коринф, — не говоря уж об Эмилии Павле после Пидны! — за минувшие десятилетия бесследно исчезло. Если ты хочешь увидеть лучшие мировые полотна, Цезарь, ты должен пойти в дом Марка Ливия Друза в Риме.
— Думаю, что теперь они у Красса.
Лицо Аттика исказилось. Ему не нравился Красс, хотя они были коллегами в спекуляциях.
— Он, наверное, свалил эти полотна пыльной кучей где-нибудь в подвале, где они будут лежать, пока кто-нибудь не забредет туда и не намекнет ему, что они стоят больше, чем обученные рабы или инсулы, скупленные по дешевке.
Цезарь усмехнулся:
— Аттик, друг мой, не могут все люди быть культурными и обладать утонченным вкусом! Есть в мире место и для таких, как Красс.
— Только не в моем доме!
— Ты не женат, — сказал Цезарь к концу своего пребывания в Афинах.
У него было свое представление о том, почему Аттик избегает брачных уз, но то, как он это высказал, не было оскорблением, потому что ответ не предполагал никаких объяснений.
— Нет, Цезарь. И не намерен жениться.
— А я вот женат с тринадцати лет. И на девушке, которая до сих пор еще недостаточно взрослая, чтобы лечь в мою постель. Странная судьба.
— Более странная, чем у большинства. Младшая дочь Цинны, с которой ты не захотел развестись даже ради Юпитера Величайшего.
— Даже ради Суллы, ты хотел сказать, — засмеялся Цезарь. — Мне повезло. Я избежал сетей Гая Мария — с активного согласия Суллы! — и перестал быть фламином.
— Кстати о браках. Ты знаком с Марком Туллием Цицероном? — спросил Аттик.
— Нет, но я слышал о нем.
— Вы могли бы поладить, и все же я подозреваю, что не поладите, — сказал задумчиво Аттик. — Цицерон очень щепетилен в отношении своих интеллектуальных способностей и не любит соперников. А ты можешь оказаться умнее его.
— А какое отношение это имеет к браку?
— Я нашел ему жену.
— Великолепно, — отозвался Цезарь без всякого интереса.
— Это Теренция. Приемная сестра Варрона Лукулла.
— Я слышал, ужасная женщина.