Пентакль

Они продолжали бездумно идти по центральной аллее.

За деревьями кричали дети. Вопли отдавались в ушах резкими диссонансами, какофонией суматохи. Рассевшись на ограждении выключенного фонтана, компания парней хлестала пиво. Он и Она переглянулись, с укоризной качнув головами. Юнцы и так навеселе, а сейчас добавят водки, и их потянет на подвиги. Рядом с фонтаном пустовало открытое кафе: можно обосноваться там, на дворе не холодно, взять клюквенный мусс или кофе со сливками – но не рядом же с компанией хулиганья?!

Надсадно скрипели качели. Монотонно крутилась карусель; облупленные фигуры коней, оленей, львов и космических кораблей сливались в мутную толчею. Со стороны «Сюрприза» доносился восторженный визг. Массовик-затейник уговаривал народ прыгать в мешках и ловить зубами монету в миске сметаны. За это обещались плюшевые слоны в ассортименте. Мегафон хрипел, искажая слова, превращал бодрую фальшь массовика в бред похмельного неврастеника.

– Боже, как все осточертело…

– Ага…

В боковой аллейке было тихо. Шум парка отступил, кривляясь издали, почти неслышно. Лишь шаги отдавались гулким эхом в тоннеле: сверху нависли арки облетевших каштанов, по бокам – плотная стена кустов, под ногами – твердая сырость выщербленного асфальта. Аллейка забирала влево, и Он слегка удивился: вроде бы раньше отсюда по кругу выбирались к Динамовской, к остановке трамвая. Впрочем, Он тут сто лет не гулял, мог и ошибиться.

– И здесь эта пакость…

– Да уж…

Пакостью оказался аттракцион: дешевый, расположенный на отшибе. Угловатая халабуда параноидальной расцветки «а la марсианец» для любителей бодрых космоопер. Формой же аттракцион более всего напоминал купол космической станции, по которому долго и старательно бил молотом очень злой и очень большой пришелец.

Видимо, «марсианец» оскорбил его эстетические чувства.

Поверх охристых разводов, завитков и вмятин купол «украшали» черно-фиолетовые кляксы с прожилками, образуя сюрреалистический узор. Вход представлял собой разверстую пасть чудища. Над пастью кроваво мерцал единственный глаз. Рядом со входом имелась табличка с надписью. Вверху крупно: «Иллюзион «Кромешный ужас». Ниже чуть помельче: «Оптимистам вход воспрещен!» А в самом низу таблички курсивом: «Весь мир – иллюзия. Почувствуй себя реалистом!»

Им навстречу выбежал, мелко семеня, улыбчивый азиат в драном лиловом халате до пят. Он и Она, не сговариваясь, мысленно обозвали азиата сперва «япошкой», а там и просто – «макакой». Неважно, кем он был на самом деле: казахом, бурятом или чистокровным хохлом в гриме. И то, что «макака» облачен не в кимоно, а в халат, не играло никакой роли. Хоть переодень его в тридцать три кимоно с видами Фудзи, макака останется макакой.

– Заходити, заходити! – «Япошка» принялся кланяться на манер болванчика, пыхтя и моргая лживыми заячьими глазками. – Осенно страсная узаса! Осенно! Не пожареете! О! Страсней харакири!

– Зайдем?

Он пожал плечами. Решай, мол, сама.

– Надеемся, там у вас действительно страшно?

– Страсно-страсно! Не сомнивацца! Три гривня, позаруста. Один чиравек – один гривня. Один прюс один – порусяецца всего три гривня! Десиво-десиво!

– Не порусяецца! – возмутился Он, передразнив нахальную «макаку». – Никак не порусяецца! Один плюс один будет два!

А Она подумала, что подлец-зазывала странным образом путает буквы в словах. И акцент у него появляется и исчезает. Точно хохол. В гриме.

Актеришка задрипанного ТЮЗа.

«Япошка» дико обрадовался, словно подслушав Ее мысли:

– Два! Один прюс один – порусяецца всего два! Не три!

Он хохотал басом и для верности тыкал в посетителей пальцем: один, значит, плюс один, и никак три не порусяецца.

– Два! Со скидкой! Васи биреты, позаруста! И нарево, все время нарево. Страсно-страсно, но бояцца не нада!

Напутствуемые таким образом, они вошли в оскаленную пасть. «Дешевка, – думал Он. – Зачем я сюда поперся? Ну-ка, где пластмассовые скелеты, тряпичные зомби, манекены-висельники и уроды из папье-маше? Нету? Впрочем, у самого входа их и не должно быть. Чтобы человек успел слегка расслабиться…»

Они поворачивали налево, следуя совету макаки, когда вслед им долетело:

– Наш иррюзий – луччий качества! Как везде!

Двоих рассмешило это последнее: «как везде». Философ, однако. Конфуций драный.

Но смеяться они раздумали.

Верней, голем раздражения опять заворочался и решил, что смеяться – глупо.