Осада, или Шахматы со смертью

Замок сдался на четвертой попытке — удалось не сломать его и не нашуметь. Рохелио Тисон, спрятав в карман набор отмычек, благодаря которому вся операция заняла минуты две, осторожно толкает дверь. Долгое общение с уголовным элементом, который сам себя предпочитает называть фартовыми ребятами, обучило комиссара многим полезным навыкам и умениям. Обращение с отмычками — пьявками, как именуются они на воровском жаргоне, — одно из них и едва ли не самое востребованное. С тех пор как изобрели дверные замки, изрядное число чужих секретов можно вызнать при помощи отмычки, подобранного ключа, подпилков или, на худой конец, — сверла с алмазной коронкой.

Комиссар медленно проходит по коридору, заглядывая в каждую комнату — спальня, уборная, столовая, кухня с плитой под хворост и под уголь, раковиной, ледником и заряженной кусочком сыра мышеловкой перед кладовкой. Повсюду чистота и порядок, хотя здесь живет одинокий холостой мужчина — Тисон знает и это, да и вообще все, что можно было узнать. Когда комиссар входит в рабочий кабинет в самом конце коридора, свет, проникающий туда сквозь стеклянную дверь на террасу, золотит воздух, заставляя мягко поблескивать глаза, клювы, когти животных и птиц, застывших на жердочках и в витринках, прозрачные склянки, где в растворе лежат рептилии.

Рохелио Тисон, открыв застекленную дверь, поднимается на террасу. Окидывает взглядом всю панораму Кадиса, над которым меж печных труб и развешанного белья высятся сторожевые башни. Потом переводит глаза на голубятню, где сидят штук пять сизарей, и снова спускается в кабинет. Бронзовые часы на шкафу, десятка два книг на полке: почти все — иллюстрированные издания по естественной истории. Среди них — старинный обтрепанный фолиант «Historia Naturalis de avibus» некоего Иоханнеса Йонстонуса, два тома французской «Энциклопедии» и еще несколько запрещенных книг — «Эмиль, или Новая Элоиза», «Кандид», «Философические письма и Система Природы». Здесь витает какой-то странный аромат — как будто бы смесь спирта с неизвестными веществами. На большом мраморном столе посреди комнаты лежит нечто, покрытое белой простыней. Отдернув ее, полицейский видит взрезанный и уже наполовину выпотрошенный труп большого черного кота: глазные впадины заткнуты комками хлопковой бумаги, а из брюшной полости, вскрытой и наполовину заполненной овечьей шерстью, торчат концы проволоки и толстых нитей. В чем угодно можно упрекнуть Рохелио Тисона, но только не в суеверии, однако и он невольно ежится при виде этого животного и цвета его шкуры. И принимается снова закрывать животное простыней, стараясь, чтобы она легла, как прежде. Теперь, когда он увидел его распотрошенную тушку, стоящий в кабинете запах вызывает тошноту. Тисон охотно закурил бы, но боится, что сигарный дым сообщит хозяину, что в доме побывал некто незваный. Вот же сволочь, а, думает он, озираясь по сторонам и напряженно соображая. Вот богомерзкая тварь.

Рядом с мраморным столом стоит пюпитр с набросками и заметками по каждому этапу вскрытия. Комиссар подходит к другому столу, стоящему между дверью на террасу и витриной, где в мирном соседстве замерли рысь, филин и обезьянка: на нем — стеклянные и фаянсовые банки с какими-то химическими веществами и набор инструментов, похожих на хирургические, — пилы, скальпели, щипцы, иглы. Осмотрев все это, Тисон направляется к третьему столу — большому, с выдвижными ящиками, придвинутому вплотную к стене, на которой в самых естественных позах — совсем как живые: хозяин знает свое дело — расположились на жердочках фазан, сокол и ягнятник бородатый. А на столе под керосиновой лампой — какие-то бумаги и документы, которые комиссар просмотрел, старательно кладя каждый листок на прежнее место — заметки и выписки по естествознанию, наброски животных и прочее в том же роде. Верхний ящик заперт, ключа на виду не оказалось, и Тисон опять прибег к помощи своих отмычек выбрал самую маленькую, вставил в скважину, чуть нажал — и замок с тихим щелчком послушно открылся. Там, сложенный вдвое, оказался план Кадиса, какие продаются в любой лавке, а горожане любят держать у себя дома, чтобы отмечать, куда попали французские бомбы. Этот, однако, начерчен от руки, черной тушью, точно и очень подробно, а имевшаяся в правом нижнем углу масштабная линейка — в испанских варах и французских туазах. На полях карты обозначена широта и долгота, но не по меридиану Кадиса или Морской обсерватории на Исла-де-Леоне. Вероятней всего, Париж, думает Тисон. Французская карта. Профессиональная работа, похоже, сделанная на основе военных топографических съемок, да, вероятно, не просто похоже, а так оно и есть. Однако интересней всего, что владелец плана в отличие от прочих обывателей не ограничился тем, что нанес на план точки, куда попали бомбы. Все точки эти помечены цифрами и буквами и соединены карандашными линиями, которые образуют конус, вершина которого находится в точке, расположенной в восточной части карты — там, откуда с полуострова Трокадеро и бьет по городу французская артиллерия. Все вместе образует нечто вроде густой сетки радиусов и окружностей, начерченных с помощью инструментов, лежащих в ящике стола, — лекал, циркулей, угольников, большой лупы; там же — логарифмическая линейка и хорошая английская буссоль в деревянном футляре.