62  

Вдруг в голове мелькнула мысль: а что, если сестра — девственница? Ничего себе сестрички! Младшая — шлюха, а старшая — целка. Это уж чересчур. Уступая любопытству, я набрала ее номер.

— Алло? Кто это? Ты, Юрико? Алло? Говорите!

Сестра схватила трубку после первого же звонка и сразу: «Алло?» Видно, звонят не часто. Поэтому ей до смерти хотелось узнать, кто же это. В телефонной трубке вибрировало одиночество.

Выронив ее, я покатилась со смеху, а из мембраны еще доносился голос сестры. Кто же она все-таки: девственница или лесбиянка?

В конце концов, я положила трубку на рычаг и стала думать, что бы мне надеть в клуб. Квартира у меня небольшая — спальня, столовая-гостиная и маленькая кухня. Для нарядов места мало — только чулан, он же шкаф. Когда я работала на Роппонги,[18] в клубах, где хостесс — одни иностранки, у меня была куча роскошных платьев, например, от Валентине и Шанель почти по миллиону иен. Нарядов на несколько миллионов. Я облачалась в красивое платье, небрежно цепляла на себя бриллиант размером с бусину, надевала экстравагантные золоченые сандалии — ходить в них было невозможно. Клиенты рвались целовать пальцы у меня на ногах, поэтому я никогда не носила чулок. Пешком почти не ходила: из дома в клуб на такси, оттуда с клиентом на машине в отель, из отеля опять на такси. Мускулы напрягала только в постели.

Но как только я выпала из этой жизни, поменялась и одежда — я стала носить дешевку, которую продают на каждом углу. Вместо шелка — полиэстер, вместо кашемира — дешевая шерсть, в которой намешано бог знает что. Ноги, о которых я не заботилась, теперь отекают, что бы я ни делала, и приходится натягивать колготки, купленные где-нибудь на распродаже.

Но больше всего изменилась клиентура. Сначала это были артисты, писатели, молодые дельцы. Попадались и очень солидные люди — президенты крупных компаний, важные иностранцы. В другом клубе я обслуживала в основном фирмачей, спускавших деньги своих компаний. Потом настала очередь клерков, еле перебивавшихся на зарплату. А теперь это разные извращенцы, которым подавай что-нибудь эдакое и у кого в кошельке пусто. «Эдакое» — значит, позаковыристей, с перчинкой. Есть такая публика, кому подавай увядшую красоту и остатки прежней роскоши.

Мне кажется, чудовищная красота и чудовищное распутство сделали из меня настоящего монстра. С годами я становлюсь все страшней и отвратительней. Но я уже писала, что мне от этого ни холодно, ни жарко. Вот во что превратилась девчушка-обаяшка. А сестрица наверняка радуется, что я качусь под гору. Может, она и названивает, только чтоб в этом убедиться.


Теперь о Джонсоне.

Джонсон встречал меня в Нарите[19] хмурый и напряженный. Сияющая Масами, приехавшая с ним, казалась прямой противоположностью мужа. Я прилетела в будний день, поэтому Джонсон был в темном костюме, белой сорочке и строгом галстуке. Он все время нервно постукивал по губе указательным пальцем. Я первый раз видела его таким. Масами вырядилась в белое льняное платье — наверное, подчеркнуть загар, — и, как елка, увешалась золотыми украшениями. Они были в ушах, на шее, на запястьях, на пальцах. Наружные уголки глаз жирно подведены черной тушью, а лицо такое, что не поймешь, смеется она или сердится, серьезна или шутит. Со временем я стала приглядываться к тому, как Масами красится. В такие минуты глаза лучше всяких слов говорили о ее настроении. В аэропорту радость Масами била через край:

— Юрико, детка! Как давно мы не виделись! Какая ты большая стала!

Мы с Джонсоном переглянулись. Все-таки мне уже было пятнадцать; со времени, когда мы виделись последний раз (я тогда училась в начальной школе), я выросла на двадцать сантиметров и стала метр семьдесят. Весила пятьдесят кило. И уже не девочка. Джонсон приобнял меня, и я почувствовала легкую дрожь в его теле.

— Рад тебя видеть.

— Спасибо, Джонсон-сан.

Он сказал, что я могу называть его Марк, но Джонсон ему шло больше. «Идиот этот твой Джонсон». Всякий раз, когда сестра по злобе обзывала его так, я отвечала: «Джонсон — хороший». Он был моей защитой.

— А сестра тебя разве не встречает?

Масами недоуменно огляделась. Сестре нечего было делать в аэропорту — я ведь не сообщила ей, когда приеду.

— У меня не было времени ее предупредить. И потом, дед вроде плохо себя чувствует.

— Ах да! — Масами не слушала моих объяснений. Сияя от радости, она схватила меня за руки. — Надо ехать скорее. После обеда вступительный экзамен. Тебя берут в школу Q. по категории «возвращенцев». Это те, кто пожил за границей и вернулся на родину. И ездить туда очень удобно. Элитная школа, я теперь буду нос задирать. Как хорошо, что ты успела к экзамену!

  62  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×