Вспомни о Флебе

— Ты пообещал нам это, Хорза, не правда ли? — спросила Йелсон. — Я имею в виду, нальёшь ли ты нам когда-нибудь чистого вина?

Хорза знал, что она хотела узнать на самом деле: скажет ли он правду ей. Он отложил оружие и посмотрел ей в глаза.

— Как только буду уверен во всём, что касается людей и корабля, — сказал он.

Это был честный ответ, но он точно не знал, был ли этот ответ лучшим. Он хотел Йелсон, хотел не только её тепла в красной ночи корабля, но и её доверия, её участия. Но она по-прежнему держалась отчуждённо.

Бальведа была жива; возможно, только из его боязни потерять уважение Йелсон. Он прекрасно понимал это и от такой мысли становилось горько, потому что он казался себе продажным и жестоким. Самым плохим была его неуверенность. Он никак не мог решить, что диктовала холодная логика этой игры: чтобы женщина Культуры умерла или чтобы она оставалась в живых; и сумеет ли он, если осознает её смерть как необходимость, хладнокровно убить её. Он много раз думал над этим и ни к чему не приходил. Хоть бы ни одна из этих двух женщин не почувствовала, что в его голове кружат такие мысли.

Ещё одной проблемой была Кирачелл. Какой абсурд в такое время беспокоиться о своих личных делах, говорил он себе, но никак не мог перестать думать об этой женщине-Оборотне. Чем ближе они подлетали к Миру Шара, чем больше в нём поднималось воспоминаний о ней и тем реальнее они становились. Он пытался не слишком в них погружаться, вызывал в памяти скуку одинокого форпоста Оборотней на планете, то беспокойство, что мучило его тогда даже в обществе Кирачелл. И всё же он с сердечной болью первой юношеской любви мечтал о её робкой улыбке и слышал тихий голос во всей его прелести. Иногда он боялся, что Йелсон чувствует это, и что-то внутри у него ворочалось от стыда.

Йелсон пожала плечами, прижала ружьё к плечу и выстрелила в четвероногую тень на тренировочном экране. Та рывком остановилась и будто растворилась в тенистом полу у нижнего края экрана.

Хорза устраивал лекции.

Он казался сам себе приглашённым в колледж доцентом, но чувствовал необходимость объяснить остальным, почему он делает то, что делает, почему Оборотни поддерживают идиран и почему он верит в то, за что воюет. Он называл это вводными совещаниями, и речь на них шла о Мире Шара и Командной Системе, их истории, географии и так далее, но он всегда заканчивал тем (и вполне намеренно), что говорил о войне в целом или о тех её аспектах, которые никак не были связаны с планетой, к которой они приближались.

Маскировка под вводные совещания давала ему повод оставлять Бальведу в её каюте, пока он, вышагивая по столовой, говорил с членами Отряда Вольных Наёмников. Он не хотел, чтобы эти совещания превращались в дискуссии.

С Перостек Бальведой никаких затруднений не возникало. Её скафандр, несколько безобидных на вид украшений и прочие мелочи они выбросили в вакуум-трубу. Бальведа была проверена всеми приборами, которыми располагал скромный медпункт «ВЧВ», и вышла оттуда чистой. Она казалась вполне довольной своей жизнью хорошо содержащегося пленника, ограниченная, как и все остальные, кораблём, и только на ночь да изредка ненадолго днём запираемая в каюте. Хорза не подпускал её к рубке, просто на всякий случай, но Бальведа, казалось, особенно и не стремилась познакомиться с кораблём — как делал и он сам, когда попал сюда. Она даже не пыталась внушить кому-либо из наёмников свои взгляды на войну и Культуру.

Хорзе очень хотелось знать, насколько уверенно она себя чувствовала. Бальведа выглядела дружелюбной и совершенно беззаботной, но иногда, когда он смотрел на неё, ему казалось, что он замечает внутреннее напряжение и даже проблескивающее отчаяние. С одной стороны, это успокаивало его, но с другой — он снова чувствовал себя отвратительно жестоким, как при рассуждениях о том, почему агент Культуры все ещё жива. Иногда он просто боялся добраться до Мира Шара, но чем дольше тянулось путешествие, тем больше его радовала перспектива начать операцию и покончить с сомнениями.

Однажды, когда они только что поели в столовой, он позвал Бальведу в свою каюту. Женщина вошла и села на тот же самый стульчик, на котором сидел и он, когда его вскоре после вступления в отряд пригласил Крайклин.

Лицо Бальведы было спокойным. Она сидела элегантно, поза её стройного тела была одновременно расслабленной и уверенной. С узкого, с тонкими чертами лица на него смотрели глубокие тёмные глаза, а рыжие волосы — теперь они были чёрными — блестели в свете каюты.