Мой дядюшка Освальд

Стравинский, Пикассо и Матисс уже значились в наших списках. Исходя из предположения, что мсье Дягилев понимает получше нас, мы включили в список и фамилию Дерена, — и все эти люди находились в Париже.

Мы начали со Стравинского. Ясмин заявилась, когда он сидел за роялем и работал над «Петрушкой». Стравинский скорее удивился, чем рассердился.

— Ну, здрасьте, — сказал он. — Кто ты такая?

— Я приехала сюда прямо из Англии, — сказала она, — чтобы угостить вас конфетой.

Столь бессмысленное заявление, с которым Ясмин выступала потом много раз, полностью обезоружило этого доброго, дружелюбного человека. Все остальное было очень просто. И хотя я мечтал о пикантных подробностях, Ясмин упорно молчала.

— Ты могла бы, по крайней мере, сказать мне, что он за человек.

— Блеск и сверкание, — сказала Ясмин. — Сплошной блеск и сплошное сверкание, так он ясно думает и быстро реагирует. У него огромная голова и нос как вареное яйцо.

— И он гений?

— Да, — кивнула Ясмин, — он гений. В нем есть искра. Та же самая, что у Моне и Ренуара.

— Что это за искра? — спросил я. — Где она? В его глазах?

— Нет, — сказала Ясмин, — она нигде конкретно. Она просто есть. Ты чувствуешь, что она есть. Это вроде невидимого нимба.

Из Стравинского я изготовил пятьдесят соломинок.

Дальше настала очередь Пикассо. У него была в то время студия на рю де Боэти, и я оставил Ясмин перед еле держащейся дверью, с которой шелушилась коричневая краска. Не было ни звонка, ни молотка, чтобы стучать, так что Ясмин попросту толкнула дверь и вошла. Оставшись один в машине, я стал перечитывать «La Cousine Bette»,^[16] которую и до сих пор считаю лучшей вещью, написанной этим французом.

Не успел я прочитать и четырех страниц, как дверь машины распахнулась и буквально влетевшая Ясмин плюхнулась рядом со мной. Ее прическа была всклокочена, и она пыхтела, как кашалот.

— Мама родная, Ясмин! Что там такое случилось?

— Господи, — выдохнула она. — О господи!

— Он тебя выкинул? — встревожился я. — Он тебя ударил?

Ясмин настолько выдохлась, что не сумела ответить сразу. По ее лбу катились капельки пота. Она выглядела так, словно долго убегала от маньяка с мясницким ножом. Я стал терпеливо ждать, чтобы она успокоилась.

— Плюнь ты на это, — сказал я наконец, — не может же каждый раз получаться. Мы заранее знали, что будут и неудачи.

— Он демон! — сказала Ясмин.

— Что он тебе такое сделал?

— Он бык! Он маленький бурый бык.

— Дальше.

— Когда я вошла, он работал над огромным холстом; он повернулся, и его глаза стали круглыми, как пуговицы, и они были очень черные, и он закричал «Оле» или что-то в этом роде и двинулся на меня очень медленно и пригнувшись, словно вот-вот бросится…

— И он бросился?

— Да, — кивнула Ясмин. — Он бросился.

— Боже милосердный.

— Он даже не отложил кисть.

— Так что у тебя не было возможности надеть ему макинтош?

— Боюсь, что нет. Я и сумочку-то открыть не успела.

— Вот же черт.

— Это было будто ураган.

— А ты не могла его малость притормозить? Вспомни, что ты сделала с Уорсли, чтобы его остановить.

— Такого, как этот, ничто не остановит.

— Ты была на полу?

— Нет. Он швырнул меня на какой-то грязный диван. И там везде тюбики краски.

— Теперь эта краска на тебе. Ты взгляни на свое платье.

— Я знаю.

Ясмин ничуть не была виновата, и я это понимал, но все равно не мог не злиться. Это была наша первая неудача; можно было только надеяться, что таких будет немного.

— И знаешь, что он сделал потом? — спросила Ясмин. — Он застегнул свои брюки и сказал: «Благодарю вас, мадемуазель, это было очень забавно. А теперь я должен вернуться к работе». И тут же отвернулся, Освальд! Просто отвернулся и продолжил писать картину.

— Он испанец, вроде Альфонсо.

Выйдя из машины, я несколько раз крутнул стартовую ручку. Когда я снова сел на место, Ясмин приводила в порядок свои волосы, смотрясь в зеркальце машины.

— Не хотелось бы так говорить, — сказала она, — но он мне, в общем-то, понравился.

— Я знаю, что понравился.

— Потрясающая витальность.

— Скажи мне, — сказал я, — а мсье Пикассо, он гений?

— Да, — уверенно кивнула Ясмин. — В нем чувствуется сила. Когда-нибудь он станет дико знаменитым.

— Вот черт.

---

16 Роман О. Бальзака «Кузина Бетта».