Механизм пространства

– Мы и так спешили, – развел руками Эрстед.

– А мы-то ждем, – прошамкал в ответ слуга. – На почту бегаем…

Наверное, был глуховат.

Хозяин сидел на террасе, в кресле. Рядом примостился низкий столик на львиных лапах, гордо неся блюдо с фруктами, бутыль с вином и стайку бокалов. Даль Негро оказался стариком – не дряхлым, скорее уставшим от жизни. Шапка белых как снег кучерявых волос резко контрастировала с кустами бровей, которые по сей день остались аспидно-черными.

В руке он держал гроздь винограда.

– Якоби не приедет, – поздоровавшись, даль Негро без предисловий перешел к главной теме. Чувствовалось, что в молодости близкие натерпелись от его характера. – Он прислал письмо, синьор Эрстед. Для вас. Возьмите, прошу вас…

Не говоря ни слова, Эрстед распечатал конверт. С минуту он смотрел на письмо. На лбу вздулась синяя жила, словно датчанин принял на плечи тяжелый груз – и искал опору, чтобы устоять. Наконец, глубоко вздохнув, он начал читать вслух:

«Прошу меня простить, герр Эрстед!

Раньше я никогда не нарушал своих обещаний. Но сейчас вынужден отказаться от поездки в Ниццу, ибо не имею права бросить на произвол судьбы свежую могилу отца и разоренную семью. Сплетники решат, что я пренебрег трауром, уехав на морской курорт, и мое доброе имя будет запятнано. Помнится, вы предупреждали меня о возможных неприятностях. Мне очень стыдно, что я отнесся к вашему предупреждению без должного внимания. За это Всевышний и покарал меня, как библейского Иова, не побрезговав ни овцами, ни родственниками.

Впрочем, по порядку…»

2

Братья Якоби, Мориц и Карл, родились в сказке.

В отличие от братьев Эрстедов, сыновей бедного аптекаря, их отец, Симон Якоби, был личным банкиром короля Пруссии, Фридриха Вильгельма III. «Мой еврейский Крез», – ласково звал банкира его величество. Высокопоставленные чины, особенно – из провинции, не гнушались гостеприимством «денежного мешка». Случалось, когда финансист вечером пятницы шел в синагогу, его сопровождали – правда, только до дверей – такие спутники, что потсдамцы ахали и шушукались в переулках.

В доме Якоби говорили исключительно по-английски и французски, пренебрегая даже родным немецким. Детей с пяти лет обучали латыни, ивриту и греческому. Попечительский совет плясал от счастья, когда Крез соизволил отдать сыновей в Потсдамскую гимназию. Мориц получал одну похвальную грамоту за другой; Карлу отменили стандартный курс математики, разрешив выбирать программу самостоятельно. В аттестатах, выданных по окончании гимназии, значилось: «От Бога дарован им дух».

Ректор характеризовал младшего как «универсальный ум» и утверждал, что старший прославит Отечество.

Дальше начались университеты – Геттингенский у Морица, Берлинский у Карла. Младший с головой утонул в бурном море математики, интересы старшего удивляли разноплановостью: архитектура и электромеханика. Там, в университетских стенах, братья и отказались от веры отцов, перейдя в протестанство.

Невзирая на упреки раввина, банкир отнесся к отступничеству сыновей с хладнокровием делового человека. На семейном совете, без посторонних, он даже похвалил их за разумный маневр. Умея считать деньги, Симон умел считать и иные дивиденды. Эдикт 1812 года об эмансипации, формально предоставив евреям гражданские права Пруссии, в действительности остался пустой бумажкой. Обманом оказалось и постановление правительства о гарантиях занятия должностей преподавателей – иудеев на пушечный выстрел не подпускали даже к доцентуре.

– Христианство, – сказал Мориц отцу, – входной билет в европейскую культуру.

– Чьи слова? – заинтересовался банкир.

Он знал, что его детям несвойственно поэтическое мышление.

– Генриха Гейне, – ответил Мориц. – Мы вместе учимся в Геттингене.

– А я учусь с ним в Берлине, – добавил Карл.

– Как так? – не понял отец.

– Он учится сразу в двух университетах.

– Гейне? Я знавал кое-кого из Гейне. Самсон, купец из Дюссельдорфа. Кажется, он разорился на какой-то авантюре. Да, еще Соломон, миллионер из Гамбурга. Ваш Гейне с ними в родстве?

– Сын первого, – кивнул Мориц. – И племянник второго.

– Метит в профессора?

– Учится на юриста. Но метит в литераторы.

– Глупо, – резюмировал банкир. – Впрочем… Во всяком случае, не разорится.

Спустя несколько лет он опять собрал сыновей в родном доме. Карл к тому времени сделался экстраординарным профессором, имея ординатуру в Кёнигсберге. Мориц, не желая разлучаться с братом, проектировал в Кенигсберге дома – и раздумывал над предложением Дерптского университета: стать профессором кафедры гражданской архитектуры. Отец шумно, что было вовсе не свойственно сухому, желчному Симону, радовался успехам детей. Он хлебнул лишку, часто смеялся и говорил, что теперь может умереть спокойно.