Механизм пространства

– Мне есть, на кого оставить семью! – возглашал банкир его величества.

Словно пророчил.

Удар судьбы не заставил себя ждать. Покровительство короля не спасло Креза от разорения. Пожалуй, Фридрих Вильгельм III был первой скрипкой в оркестре, играющем отходную над состоянием Симона Якоби – а потом, как свойственно монархам, умыл руки. Потсдамцы шептались, что в разорении поучаствовали многие – ревнивые финансовые воротилы соседки-Австрии, реформаторы таможенного союза, петиция рейнской буржуазии, испугавшая короля требованием отмены привилегий дворянства; какой-то граф, одержимый местью…

Злой рок бил наотмашь, не глядя.

Банкир на шесть месяцев пережил свои капиталы. Летом 1832 года, отмучившись, он лег в могилу. Увы, сыновья, отдавая дань усопшему родителю, не читали в синагоге поминальную молитву «Кадиш». Приехав в Потсдам на похороны, они молились в церкви Святого Духа.

– Папа поймет, – скажет Мориц.

– И простит, – ответит Карл.

Семья, привыкшая к роскоши, требовала внимания – и денег. Мама рыдала без умолку; младший брат Эдуард и сестра Тереза были беспомощны, как Адам и Ева, изгнанные из рая. Пришлось взять их под опеку. Мориц временно отказался от профессуры в Дерпте, сократил занятия электромеханикой – зато набрал уйму заказов на архитектурные проекты. Карл читал лекции с утра до вечера, не обращая внимания на резко ухудшающееся здоровье. По ночам он писал научные статьи.

Сказка кончилась.

3

«Я боюсь за Карла, герр Эрстед. Безусловно, он – великий математик. Но квадратные корни не примешь вместо лекарства. Врачи нашли у моего брата сахарный диабет. Ему с каждым днем становится хуже. Болезнь сопровождается упадком сил, который усугубляется образом жизни Карла. Рекомендации поехать на отдых в Италию он отвергает. Характер его претерпевает ужасные изменения. Знаете, что написал Гауссу о нем астроном Бессель?

Извольте:

«Он настроил всех против себя, так как умудрился каждому сказать что-нибудь неприятное: коренных кёнигсбержцев он уверял, что рассматривает своё теперешнее местопребывание, как ссылку, а этого не прощают…»

Месяц назад мы поссорились. Я осмелился заговорить с Карлом об эмиграции. Это был ваш совет, герр Эрстед: в случае неприятностей подумать о переезде куда-нибудь подальше – в Россию или в Америку. Боясь пути через океан, я предложил Карлу уехать в Санкт-Петербург. Говорят, царь Николай деспотичен, но к ученым благосклонен. Это у него с юных лет – будучи еще ребенком, в Англии он посетил железную дорогу Стефенсона, поднялся на платформу паровоза и августейшей рукой бросил в топку две-три лопаты угля. Я сказал Карлу, что в России, заняв достойное положение, мы вызвали бы к себе остальную семью. Маме вредно оставаться в Потсдаме – здесь все напоминает ей об отце…

Если бы вы видели гнев Карла!

С этого момента я впервые задумался о том, что наши пути рано или поздно разойдутся…»

Зазвонили на колокольне Сент-Репарат.

Отбивая полдень, звук несся над городом – откликнулась церковь Святых Мартина и Августина (в ней, вспомнил Огюст, крестили Гарибальди), подхватила Святая Рита, веско громыхнул Святой Газтан; вдалеке рассыпалась дробь францисканского монастыря, упрекая молчаливую часовню иезуитов, виноватых, как известно, во всех заговорах…

Механизм Времени вертел шестернями.

– Случай? – спросил Сальваторе даль Негро. – Судьба? Злой гений?

Старик моргнул и добавил:

– Какая разница…

Курчавая шапка седин, смуглое лицо, живые, влажные глаза – даль Негро был чертовски похож на литератора Дюма. Верней, на отца литератора, только что вышедшего из неаполитанской тюрьмы – мулат Том-Александр Дюма-Дави, бригадный генерал Наполеона, был силен как бык, но заключение превратило силача в калеку-язвенника.

– Вас я тоже предупреждал, – сказал Эрстед, хмурясь.

– Да, я помню.

– Не боитесь? После того, что случилось с Якоби?

– Нет, не боюсь, – даль Негро улыбнулся. – Я стар, друг мой. Стар и беден. Нельзя разорить нищего. Нельзя взять в заложники семью одинокого. Можно убить беззащитного старика, но в этом нет никакого смысла. Три-четыре года, и я отойду в мир иной без посторонней помощи. Все, что я сделал, уже сделано. Стальной магнит подвешен в виде двойного маятника, и неподвижный электромагнит охватил коленами его верхний полюс. Качания маятника изменяют ток в электромагните, и этого факта не изменит ничто, даже моя смерть. Да, не так много, как хотелось бы. Меня не вспомнят рядом с Вольта, Фарадеем, Якоби: рядом с вашим братом, синьор Эрстед. Но я не тщеславен. Пейте вино – это Бандоль. Дивная лоза, местная. Говорят, Людовик XV обожал наш Бандоль за пряный аромат…