Механизм пространства

Кое-что, впрочем, крестный ему оставил в наследство. После похорон Бейтс решил, что теперь имеет полное право располагать обликом покойного по своему усмотрению. Ты же не обидишься, дядюшка Бен?

– Сэр! Эта вещь стоит дорого. Но я прошу за нее всего две гинеи. Две жалких гинеи, лопни мои глаза! За табакерку нашего национального героя! Спасибо, сэр, это справедливо. Да-да, я уже ухожу. Всего наилучшего, сэр!

Едва Чарльз Бейтс остался в одиночестве, ему остро захотелось сделать две вещи: вымыть руки с мылом, изготовленным по рецепту Первого Денди Браммеля – и посоветовать руководству клуба аннулировать гостевой билет прощелыги. Это следовало сделать непременно, но вначале…

Мистер Бейтс подошел к висевшему на стене зеркалу – большому, старинному, гордости клуба. Когда-то в него гляделся Питт-старший, премьер-министр минувшего века. Недостойные наследники пустили имущество с аукциона, чем руководство «Собачьей канавы» и воспользовалось.

Никакого сравнения с убожеством, перед которым приходилось репетировать. Со вкусом живали предки! Мистер Бейтс сжал табакерку в руке, расслабил мышцы; закрыл глаза. Надменное лицо с крючковатым носом, губы поджаты; плечи – вразлет… Тело еле заметно дрогнуло, раздаваясь вширь и ввысь. Раньше было больно; теперь ничего, привык.

Вот, даже улыбаюсь…

Из зеркала ему улыбнулись в ответ – едва шевельнув надменным ртом. Третий сын лорда Гаррет-Коллей, Артур Уэлсли, 1-й герцог Веллингтон, соизволил взглянуть на наглеца, дерзнувшего принять его – Веллингтонов! – облик. В темных глазках-маслинах – гнев. Как посмел?! Куда смотрит полиция?!

Чарльз Бейтс ухмыльнулся, обнажая акульи клыки, неуместные на благородной личине герцога. Перетерпишь, твое высочество!

Аристократ, д-дверь!

3

«К сожалению, мой французский оставляет желать лучшего. Лорд Байрон при жизни говорил, что в изучении языка наших континентальных соседей Джордж Браммель имеет те же успехи, что Наполеон в России. Увы, это так. Еще менее удачны мои попытки заинтересовать парижских модельеров (черт возьми, быстро же забыли того, кто придумал запонки и шейный платок!), равно как издателей. Моя „История моды в Европе“ обречена на грызущую критику мышей. Стыдно признаться, но я вынужден принимать приглашения на обеды от наших с вами соотечественников. Как же! Вечер с Первым Денди, слегка потрепанным судьбой. Пригласил меня и его величество – месяц назад король посещал Францию. Насколько я понимаю, это был мягкий намек на мое возвращение в Лондон – в качестве комнатной собачки. Я был зван на три часа пополудни. Пришлось ответить, что денди так рано не обедают. Трапеза в три часа – удел тупых эсквайров. Наш общий друг Эдмунд Кин, кажется, до сих пор в фаворе? Поражаюсь его гибкости!»

Денди-изгнанник не забывал друзей. Читая письмо, мистер Бейтс невесело усмехался. Браммель «держал марку» – даже вне родины, нищий и одинокий. Мириться с королем гордец не желал.

«Жаль, что вы, мой дорогой Чарльз, столь скупы в описании Ваших собственных дел. Рискну с моей известной всему Лондону бесцеремонностью предположить, что они не блестящи. Вот стиль истинного денди! „Блистают“ нувориши, а наши с Вами сюртуки, как и судьбы, естественны и меланхоличны, словно подлинная жизнь. К сожалению, ничем Вам помочь не могу. Не имею возможности даже вернуть долг, что наполняет меня грустью и стыдом. Вы больший фат, чем я, дорогой Чарльз. Когда-то Вы отказались взять в качестве компенсации мои золотые безделушки; кстати, их тут же съела банда кредиторов. До меня дошел слух, что и вас хотели отправить на постоянное жительство в Ньюгейт. Хвала Провидению, что это не так! Знаменитая тюрьма, без сомнения, обладает определенным стилем и не столь вульгарна, как Тауэр, но рассуждать о тюрьмах все-таки лучше на свободе…»

Мистер Бейтс достал затертый бумажник, спрятал письмо; вновь подошел к зеркалу, провел пятерней по давно не стриженной рыжей шевелюре. Что бы сказал законодатель мод, увидев его-нынешнего? Когда он забежал к Браммелю в новом фраке, тот велел Бейтсу пройтись по комнате, а после изрек: «Знаете, глядя на вас, начинаешь понимать, что только провинциалы обладают вкусом!»

Первый Денди, сын мелкого чиновника, терпеть не мог аристократов. «Они боятся мыла больше, чем революции, Чарльз! Зато каков их дух – настоящий, британский. Хоть ноздри зажимай!»

С него все и началось, с Джорджа Браммеля. В тот вечер Чарльз должен был встретиться с Нэлл…