Хеб с ветчиной

— Ну, что ж, — сказал он, поднимая чашку, — выпьем!

— Давно пора, — отозвался я, взял свою и заглотил содержимое — пойло было очень горячим и вонючим.

Я посмотрел на Игоря. Он поглощал свое варево мелкими глотками, и золотистые капельки масла собирались в уголках его дурацкого рта. Глаза-горошинки над краями кружки косились на Плешивого. А тот стоял и таращился на оставшуюся чашку, предназначенную для него. Я уже давно знал, что Плешивый не питает настоящей любви к выпивке.

— Пей! — гаркнул Игорь, расправившись со своей порцией.

— Да-да, Игорь, я сейчас… — промямлил Плешивый и поднял голубую чашку.

Для него это было трудное испытание — слишком горячее и чересчур противное. Половина напитка прошла мимо рта и по подбородку стекала на рубашку, а пустая кружка выскочила из рук и грохнулась на пол.

Придвинувшись вплотную, Игорь сказал бедолаге:

— Ты не мужик!

— Я МУЖИК, ИГОРЬ! МУЖИК!

— ВРЕШЬ! — заорал Игорь и влепил пощечину.

Плешивый отвернулся, но Игорь ударом по другой щеке вернул его голову на место. Плешивый вытянулся по стойке смирно и прошептал:

— Я… мужик…

Игорь не отступал от него.

— Я сделаю из тебя мужика!

— Ладно, — вмешался я, — оставь его в покое.

Игорь вышел из комнаты, а я налил себе еще умасленного рому — гадость совершеннейшая, но альтернативы не было.

Вернулся Игорь, в руках у него поблескивал настоящий, шестизарядный револьвер.

— Сейчас будем играть в русскую рулетку, — объявил потомок белоэмигранта.

— Пошел ты, — сказал я.

— Я буду играть, Игорь, — завопил Плешивый. — Я играю! Я мужик!

— Хорошо, — усмехнулся Игорь, — здесь один патрон, — он крутанул барабан и протянул револьвер Плешивому.

— Я мужчина… я настоящий мужчина, — бормотал пьяный Ла Кросс, взял револьвер и приставил дуло к виску. — Я докажу.

Он снова заплакал.

— Я сделаю… я мужик… — твердил Плешивый, но дуло соскользнуло с его виска, и тогда он спустил курок. Послышался щелчок.

Игорь забрал у него револьвер, снова прокрутил барабан и передал оружие мне.

— Сначала ты, — предложил я.

Игорь опять прокрутил барабан, вскинул револьвер вверх и посмотрел в патронник на свет. Затем он приставил дуло к виску и спустил курок. Щелчок.

— Лажа, — сказал я. — Ты проверил, где был патрон.

Игорь в очередной раз прокрутил барабан и протянул револьвер мне.

— Твоя очередь.

— Убери эту дрянь, — отмахнулся я и пошел к плите, чтобы еще плеснуть себе рому.

Не успел я сделать и шаг, как сзади раздался выстрел. Я обернулся. В полу возле моей ноги чернела дырка.

— Игорь, еще раз направишь на меня эту штуку, я тебя кончу.

— Да?

— Да.

Улыбаясь, он начал медленно поднимать револьвер. Я ждал. Но он не стал продолжать. Было уже поздно, и Игорь повез нас домой. Но по пути мы завернули в Вестлейк-парк, подкатили к озеру и взяли напрокат лодку Нам вздумалось прикончить оставшийся ром на воде. Когда бутылка опустела, Игорь достал револьвер и прострелил дно в нескольких местах. Мы были ярдах в сорока от берега и терпели бедствие. Пришлось добираться вплавь…

Когда я, наконец, добрался до дома, была глубокая ночь. Воспользовавшись окном, я пробрался в свою комнату, разделся и лег в постель. По всему дому раздавался храп отца.

53

Я возвращался домой налегке по Вествью-хилл. Книг с собой я никогда не носил, экзамены сдавал, только слушая лекции и анализируя ответы других. Зубрежкой перед экзаменами я не занимался. На твердую «С» я всегда мог рассчитывать.

Спускаясь с холма, я прошел сквозь гигантскую паутину. Я всегда это делал. Потом, сдирая с себя липкие волокна, искал паука.

Когда находил — жирную черную тварь — добивал каблуком. Наверняка все пауки в округе меня ненавидели. Когда я спущусь в ад, буду растерзан ими.

Вся моя нелепая жизнь в этом районе состояла из борьбы с паутиной, черными пауками и своим отцом. Меня угнетала эта вечно мрачная атмосфера проклятия. Даже погода казалась оскорбительной и злобной. Или всю неделю от начала до конца стояло невыносимое пекло, или лил проливной дождь пять-шесть дней кряду. Вода заливала газоны и врывалась в дома. Тот, кто разрабатывал дренажную систему и, вероятно, неплохо заработал на этом, просто не знал о таком норовистом характере местной природы.