Первый человек в Риме. Том 1

Его положению, конечно, был нанесен непоправимый ущерб. Однако это его уже не беспокоило – больше он не питал надежд на благосклонность Рима. И даже не смерть Массивы тому виной. Просто римляне не хотят видеть его на троне! Они терпели его столько лет, думая, что можно заставить нумидийского царя плясать под их дудку. Пусть! С разрешения Сената или против его воли – Югурта уезжает! Уезжает, чтобы подготовиться к встрече с легионами, которые не замедлят нагрянуть в Нумидию.

Бомилкар уехал в Путеоли, как только освободился. Там он сел на корабль и отправился в Африку. Сенат, со своей стороны, не стал чинить препятствий Югурте, позволив ему уехать и вернув на прощание слуг /но не деньги/.

Вон из Рима, вон из Италии! Последний взгляд на Рим Югурта бросил с вершины Яникула, он немного придержал лошадь, чтобы еще раз оглядеть город, столь много значивший в его судьбе. Рим… Вот он раскинулся по склонам семи пологих холмов, по долинам между ними: море оранжево-красных крыш над богато украшенными или просто белеными стенами, золотые орнаменты на храмах, сверкающие на солнце. Город из терракоты, яркий и цветастый не восхищал Югурту. Царь прощался с ним в суровом молчании, уверенный, что никогда больше не видать ему этого города.

– Город на продажу, – вдруг произнес он. – Явится богатый покупатель – и нет города!

И развернул лошадь.

ГЛАВА VII

У Клитумны был племянник. Так как он был сыном ее сестры, он не носил родового имени Клитумний, его звали Луций Гавий Стих, из чего Сулла заключил, что один из предков его отца был рабом. Откуда же еще может быть у человека прозвище Стих? Имя, типичное для раба. Более того: Стих был нарицательным именем раба – насмешливой, унизительной кличкой. Однако Луций Гавий Стих настаивал, что его семья получила это имя из-за долгого общения с невольниками. Как и его отец и, наверное, дед, Луций Гавий Стихий торговал рабами: занимался продажей домашних слуг и держал контору в Портике Метеллов в кампусе Марция. Невольников он поставлял не в самые лучшие дома, но дело было хорошо поставлено в расчете на тех, кто может себе позволить содержать трех-четырех рабов.

Странно, – подумал Сулла, когда управляющий сообщил ему, что племянник госпожи находится в кабинете, – сколько у него знакомых Гавиев… Милый собутыльник отца Марк Гавий Брок и добрый старый грамматикус Квинт Гавий Мирто… Гавий – имя не слишком распространенное, однако Сулла знал сразу троих Гавиев!

К Гавию, что пил с его отцом, равно как и к Гавию, который дал Сулле недурное образование, он испытывал чувства, скрывать которые у него не было никаких оснований. Стих – дело другое. Знай он, что этот чертов племянник именно сейчас удостаивает тетку своим визитом, он бы не пришел сюда. Задержавшись в атриуме, Сулла раздумывал, как поступить: незаметно удалиться, или пройти в ту часть дома, куда Стих не сунет свой мерзкий нос.

Ладно, он пройдет в сад. Улыбнувшись предусмотрительности управляющего, который предупредил его о визите Стиха, Сулла обошел кабинет и вышел в перистиль. Сел на скамью, нагретую слабым солнцем, уставившись невидящим взглядом на статую Аполлона, ловящего Дафну, которая почти обратилась в дерево. Клитумне скульптура нравилась, потому она и купила ее. Но разве мог солнцеликий бог иметь такие ярко-рыжие волосы, такие ярко-голубые глаза, столь отвратно-розовую кожу? И как можно восхищаться скульптором, у которого настолько отсутствует чувство меры, что он сотворил все пальцы рук Дафны в виде ярких зеленых веточек, а все пальцы ног – в виде грязно-коричневых корешков! Только идиот /хотя сам скульптор, возможно, думал, что это – находка/ мог запачкать грудь бедной Дафны каплями пурпурного сока, сочащегося из ее узловатых сосков! Смотреть, но не видеть – вот что оставалось Сулле, чтобы сдерживать гнев оскорбленного чувства меры и желание разнести на куски эту чудовищную поделку.

– Что я делаю здесь? – спросил он несчастную Дафну, которая должна была бы выглядеть испуганной, но вместо этого лишь глупо улыбалась.

Она не ответила.

– Что я делаю здесь? – спросил он Аполлона. Не отвечал ему и Аполлон.

Сулла поднял руку к глазам, пальцами прикрыл их и начал хорошо известную процедуру настраивания себя на… – о, нет, не на смирение, скорее на терпение. Гавий… Надо думать о других Гавиях, не о Стихе. Думать о Квинте Гавий Мирто, который выучил его…

Они встретились, когда Сулле минуло семь лет. Худой, но сильный мальчик тащил пьяного отца домой в единственную комнату на викус Саидалариус, где они в то время жили. Сулла-старший рухнул на улице, и Квинт Гавий Мирто пришел на помощь мальчику. Вместе они дотащили отца до дому, и Мирто был очарован обликом Суллы, чистотою латыни, на которой тот отвечал на вопросы.