Мир глазами Гарпа

Его пугали не крики Хелен и не крики Дункана. И он отлично понимал, что громко стонущий Майкл Мильтон может стонать так хоть до смерти — ему, Гарпу все равно. Нет, страх порождало нечто совсем другое. Не стоны и не иные звуки. Звуков как раз не было. Было полное отсутствие звука.

«А где Уолт?» — спросила вдруг Хелен и перестала кричать, пытаясь что-то разглядеть в салоне «вольво».

«Уолт!» — крикнул Гарп. И затаил дыхание. Дункан перестал плакать.

Они ничего не услышали. А ведь Гарп знал, что Уолт простужен и так кашляет, что даже за две комнаты слышно, как клокочет у него в груди.

«Уолт!» — вскрикнули они все вместе. Оба, и Хелен, и Гарп, впоследствии шепотом признавались друг другу, что в тот миг им обоим показалось, что Уолт просто погрузился под воду и не слышит их криков, вода закрывает ему уши, а он внимательно слушает, как его пальчики бегают по стенкам ванны.

— Я все время вижу его перед собой, — прошептала Хелен на ухо Гарпу.

— Да, я тоже, — откликнулся он.

— Стоит только глаза закрыть, — сказала Хелен.

— Да, — прошептал Гарп. — Я знаю.

Но лучше всех сказал об этом Дункан. Дункан сказал, что порой ему кажется, будто выколотый глаз по-прежнему на месте и он может им видеть.

— Только это как бы воспоминания, не по-настоящему, — сказал Дункан. — То, что я вижу этим глазом.

— Может, ты теперь именно этим глазом и видишь свои сны? — спросил у него Гарп.

— Да, вроде того, — кивнул головой Дункан. — Но он видит совсем как наяву!

— Это глаз твоего воображения, — сказал Гарп. — А воображаемое может порой казаться совершенно реальным.

— Этим глазом я все еще вижу Уолта, — сказал Дункан. — Понимаешь?

— Понимаю, — сказал Гарп.

У многих детей борцов крепкие шеи, но не у всех детей борцов шеи достаточно крепкие.

Дункану и Хелен казалось теперь, что Гарп превратился в бездонный сосуд нежности и доброты; целый год он говорил с ними тихо и нежно, целый год ни разу не выказывал нетерпения. Наверно, им самим надоела эта нежность и деликатность. Дженни Филдз заметила, что им троим понадобился целый год, чтобы вынянчить друг друга.

Что в течение этого долгого года они делали с прочими своими чувствами? — думала Дженни. Хелен их прятала; Хелен всегда была очень сильной. Дункан видел эти чувства только своим отсутствующим глазом. А Гарп? Он тоже был сильным, но не настолько. И он писал роман «Мир глазами Бензенхавера», в который и изливал все свои прочие чувства.

Когда издатель Гарпа, Джон Вулф, прочитал первую главу этого романа, он написал Дженни Филдз: «Что, черт побери, там у них происходит?» И еще в этом письме Вулфа были такие слова о Гарпе: «Такое ощущение, что горе сделало его сердце еще более несговорчивым».

Однако ТС. Гарп чувствовал, что его ведет некий инстинкт, столь же древний, как Марк Аврелий, которому хватило мудрости и силы воли, чтобы написать: «Время человеческой жизни — миг… ощущение — смутно… ».

15. «Мир глазами Бензенхавера»

Хоуп Стэндиш была дома вместе с сыном Ники, когда Орен Рэт вошел в кухню. Она вытирала тарелки и сразу увидела длинный, тонкий и острый рыбацкий нож со специальной зазубриной, которая называлась «потрошитель». Ники еще и трех не исполнилось, и во время еды она усаживала его на высокий детский стульчик. Малыш как раз завтракал, когда Орен Рэт появился у него из-за спины и одним движением приставил свой ужасный рыбацкий нож к горлу ребенка.

— Ты тарелки-то отложи пока, — велел он Хоуп. Миссис Стэндиш покорно поставила тарелку на стол.

Ники радостно загукал при виде незнакомца; нож слегка щекотал ему кожу под подбородком

— Что тебе нужно? — спросила Хоуп. — Я отдам все, что захочешь.

— Ну еще бы, конечно отдашь, — сказал Орен Рэт. —

Тебя как зовут-то?

— Хоуп.

— А меня Орен.

— Красивое имя, — сказала Хоуп.

Ники никак не мог повернуться на стульчике, чтобы посмотреть на незнакомого дядю, который щекотал и слегка покалывал его чем-то под подбородком. Пальчики у него были перемазаны кашей, и, когда он схватил Орена за руку, Рэт вышел у него из-за спины и на миг коснулся блестящим острым лезвием пухлой мордашки малыша, словно желая срезать кусочек скулы. Потом он снова отступил за спинку стула, внимательно наблюдая, как на лице Ники сперва отразилось огромное удивление, а потом он горько расплакался; тоненькая нитка крови проступила у него на щечке, словно наметка для кармана. Или вдруг вновь появившиеся жабры.