АУТ

Предавшись воспоминаниям, Масако с опозданием заметила, что стиральная машина уже сигнализирует об окончании цикла, требуя новой порции белья. Бросили в водоворот, перекрутили, отжали и высушили — вот как они поступили с ней.

«Бессмысленный головокружительный цикл», — подумала Масако и громко рассмеялась.

4

Проснувшись, Дзюмондзи обнаружил, что у него затекла рука. Он вытащил ее из-под тонкой шеи лежащей рядом женщины и размял пальцы. Потревоженная неожиданным движением, она открыла глаза и посмотрела на него из-под невозможно тонких бровей — в ее лице странным образом сочетались невинность ребенка и цинизм зрелой женщины.

— В чем дело?

Дзюмондзи посмотрел на часы у кровати — почти восемь утра. Сквозь тонкие шторы струился солнечный свет, и в комнате уже было жарко.

— Пора вставать.

— Нет, — пробормотала она, прижимаясь к нему.

— Разве тебе не надо в школу?

Да, она, наверное, еще школьница — никакая не женщина, а скорее девчонка, — но его интересовали только молоденькие, даже юные, поэтому Дзюмондзи и смотрел на нее как на женщину.

— Сегодня суббота, пропущу.

— А вот у меня есть дела. Вставай. — Девушка нахмурилась и зевнула. Дзюмондзи заглянул ей в рот — розовый, как и все ее тело, — потянулся, встал с кровати и включил кондиционер. Струя застоявшегося пыльного воздуха лизнула его теплым языком, — Приготовь завтрак.

— Ну уж нет, — проворчала она.

— Ты женщина, так что сделай мне что-нибудь поесть.

— Я не умею.

По ее губам скользнула усмешка.

— Дура. Тут нечем гордиться.

— Не обзывай меня дурой. — Она обиженно надула губы и, потянувшись, взяла сигарету из его пачки. — Вы, старики, такие грубые.

— Старики? — рявкнул он, задетый за живое. — Мне всего тридцать один.

Девушка усмехнулась.

— Я и говорю.

— Ладно, а сколько лет твоему отцу? — спросил Дзюмондзи, полагая, что простым сравнением докажет, как она ошибается.

Вообще-то гостья уже начала его раздражать.

— Сорок один.

— Что? Всего на десять лет больше, чем мне? — удивился Дзюмондзи, почувствовав вдруг собственный возраст.

Он сходил в туалет, потом умылся и вернулся, полагая, что она за время его отсутствия хотя бы поставила чайник. Но нет — девушка все еще валялась в постели, разметав по подушке длинные, выкрашенные в золотистый цвет волосы.

— Вставай! И выметайся отсюда!

— Придурок! — крикнула она, болтая в воздухе пухлыми ногами. — Старый пердун!

— А сколько твоей матери? — спросил вдруг Дзюмондзи.

— Она немного старше отца, ей сорок три.

— Женщины после двадцати уже неинтересны.

— Что ты понимаешь! Моя мама и сейчас молода и… очень красива.

Дзюмондзи рассмеялся, как будто только что отыграл очко, заявив об отсутствии интереса к немолодым женщинам. Ему никогда и в голову не приходило, что такое отношение доказывает его собственную незрелость. Не обращая внимания на девушку, он закурил сигарету, взял лежавшую на столе утреннюю газету и сел на кровать. Она нахмурилась, совершенно по-взрослому, и Дзюмондзи, заметив это, попытался представить, как будет выглядеть его подруга через несколько лет и как выглядит ее мать. Потом взял ее за подбородок, заставил поднять голову и посмотрел в глаза.

— Что? Не надо… не делай так.

— Почему?

— Потому. Зачем ты на меня смотришь?

— Просто подумал, что когда-нибудь и ты состаришься.

— Ну и что? — фыркнула она, отстраняя его руку. — И вообще, что с тобой сегодня? Ты такой грубый, такой… противный. С тобой неприятно разговаривать.

Сорок три. Наверное, примерно столько же и Масако Катори, которую он увидел сегодня впервые за много лет. Такая же худая, как раньше, и еще страшнее, чем тогда, но, надо признать, впечатление производит сильное.

Масако Катори работала в компании «Кредит и заем», центральный офис которой находился тогда в Танаси-Сити. Во времена экономического бума компания занималась кредитованием на рынке недвижимости, а потом, когда рынок рухнул, была поглощена другой, более крупной. В те далекие годы Дзюмондзи выполнял кое-какие поручения по заказу одной охранной фирмы, обеспечивавшей выплату долгов заемщиками, и по роду деятельности нередко бывал в «Кредите и заёме». Масако он хорошо помнил.

Она всегда сидела за компьютером, подтянутая, аккуратная, в строгом, словно только что из химчистки сером костюме. В отличие от других женщин Масако почти не пользовалась косметикой и никогда не флиртовала с клиентами. Просто сидела и работала. Вид у нее был серьезный, даже неприступный, а профессионализм и манера держаться невольно внушали уважение.