Витторио-вампир

– Знакомы ли вы с трудами Фомы Аквинского? – спросил я, выбрав самого яркого представителя демонологии из тех, кого смог вспомнить. – Отец мой, в его книгах собрано все, что известно о бесах. Поймите, да еще год назад я и сам бы не поверил в возможность чего-либо подобного! Я считал, что всякое колдовство – всего лишь уловки мошенников, отирающихся в темных переулках. Но это были демоны!

Устрашить меня было невозможно. Я бросился в наступление:

– Отец мой, в его сочинении «Сумма теологии» рассказывается о падших ангелах, о том, что некоторым из них было дозволено жить на земле и таким образом оставаться участниками естественного хода вещей. Они существуют среди людей, искушают их, они несут в себе адский огонь! Так говорит святой Фома. Они обладают… телесным обличьем… но нам не дано знать, каково оно. В «Сумме теологии» написано, что ангелы имеют тела, сущность которых находится за пределами человеческого понимания! Именно таким телом обладает эта женщина… – Я пытался привести какие-нибудь внушительные доводы. Пытался объяснить на латыни. – Именно так она и поступает, эта тварь! Она всего лишь оболочка, ограниченная в пространстве форма, но такая, которую я не в состоянии осознать. Но она была там, я уверен, и подтверждением тому – ее поведение…

Священник поднял руку, призывая меня к спокойствию.

– Сын мой, имей терпение, пожалуйста, – проговорил он. – Позволь мне поведать обо всем, что я от тебя услышал, моему духовному пастырю. Надеюсь, ты понимаешь, что в этом случае он, как и я, будет связан тайной исповеди. Разреши мне обратиться к нему с просьбой как можно глубже вникнуть в суть произошедшего и побеседовать с тобой. Пойми, я не могу действовать, не заручившись твоим на то согласием.

– Все это мне ясно и без объяснений, – ответил я. – Но принесет ли такая встреча пользу? Быть может, лучше мне самому увидеться с этим духовным пастырем?

Признаю, я вел себя весьма заносчиво, даже нагло. Но силы мои были на исходе. Вот почему я позволил себе прибегнуть к той форме общения с сельским священником, которой следовали в большинстве своем местные землевладельцы, обращавшиеся со слугой Господа так, словно он был всего лишь их лакеем. А ведь передо мной был слуга Божий, и следовало бы проявить к нему должное уважение. Кто знает, возможно, его духовный пастырь – человек начитанный и сведущий, а стало быть, и способный понять очень многое. Но разве сможет понять меня тот, кто не видел всего этого кошмара своими глазами?

Лишь на мгновение перед моим внутренним взором возникло отцовское лицо – такое, каким оно было в ночь перед нападением демонов: озабоченное, тревожное, – но и этого оказалось достаточно, чтобы в груди вспыхнула нестерпимая боль.

– Простите, святой отец, – извинился я перед священником, моргая в попытке удержать промелькнувшее воспоминание. Меня вновь захлестнул ужасный поток страдания и безнадежности. Я недоумевал, как случилось, что один из нас вообще остался в живых, – в чем причина?

И неожиданно мне вспомнился исполненный тоски голос прекрасной мучительницы, на память пришли ее слова, сказанные в ту, последнюю, ночь, – о том, что в молодости она могла служить образцом красоты и бесстрашия. Что она имела в виду? Почему говорила о себе с такой печалью?

Мысли, вызванные изучением трудов Фомы Аквинского, вернулись снова, чтобы терзать меня. Разве не утверждал он, что демоны совершенно убеждены в правомочности своей ненависти ко всем нам? А также в обоснованности своей гордыни, заставляющей их грешить?

Все, что случилось в ту ночь, было обманом, наваждением – никакое лживое благоухающее создание мне не являлось. Все происходило на уровне ощущений и подчинялось лишь ее прихоти. Все. Хватит!! У меня оставалось лишь несколько часов дневного времени для обдумывания планов ее уничтожения, и я должен был полностью сосредоточиться на этом.

– Святой отец, вы вольны поступать по собственному усмотрению. Но сначала благословите меня.

Моя произнесенная с глубоким чувством просьба вывела священника из невеселых и беспокойных раздумий. Ошеломленный, он поднял на меня взгляд и без промедления даровал мне свое благословение и отпущение грехов.

– Вы можете делать все, что вам будет угодно, равно как и ваш духовный пастырь, – продолжал я. – Однако не пожелает ли он все-таки увидеться со мной? Здесь, в церкви.

Я протянул священнику несколько дукатов. Но он не притронулся к ним – а вместо этого уставился на деньги с таким изумленным выражением, словно на моей ладони лежало не золото, а раскаленные угли.