Финальный танец, или Позови меня с собой

Он дотянулся до трубки, раскурил ее и закашлялся. Боль в груди сразу напомнила о себе, но он продолжал затягиваться дымом, глотал его и кашлял все надрывнее. Физическая боль не заглушала боль душевную, но делала ее менее острой.

Алекса угнетало еще одно – со дня на день мог позвонить посредник и потребовать ответ. А что он мог ответить? То, что не готов начать охоту на Джефа? Никого в конторе не интересуют чужие личные мотивы, есть работа – и ее нужно выполнить. Никому нет дела до твоих резонов и внутренних противоречий, не ты – так тебя, все просто. Если на это задание не согласится Алекс, так непременно найдется кто-то еще, и тогда Джефу точно ничем не поможешь. Можно предупредить – но толку? Только навлечь на себя дополнительные подозрения. Кто бы знал, что Большой Босс и Маленький Босс, как за глаза называли посредников исполнители, возьмутся что-то делить. Алекс впервые почувствовал себя простой пешкой в чужой шахматной партии, причем пешкой едва ли не из разряда тех, которыми жертвуют.

«Странное ощущение… Ты привыкаешь чувствовать себя вершителем чужих судеб, и вдруг оказывается, что это совершенно не так. Находится кто-то, кто берет на себя смелость решить и твою судьбу тоже».

У него просто нет выхода. Он должен соглашаться на задание, должен – потому что это даст Марго шанс сохранить мужа живым. Потому что все ради Марго. Не будь ее… Да, ее – и ее синеглазой дочки с таким знакомым именем…

Москва

Он сидел в московском баре, обнимая ладонью высокий пивной бокал, и напряженно думал. Вот ведь как повернулось… И козыри в этой игре не у него. И шансы выиграть минимальны. А играть – придется, потому что если сел за стол – у тебя уже нет права встать и отказаться. И противник значительно сильнее и опытнее, и все козыри – у него, и он не скрывает этого, ухмыляясь злорадно, и даже не прячет своего торжества. Почему так? Зачем, за что? Неужели нет выхода? Ведь так не бывает, всегда есть вход – дверь, ведущая если не назад, то хотя бы куда-то в другое место. Знать бы еще, где находится пресловутая дверь…

Марго

Это заточение сильно отличалось от того, первого. Алекс словно забыл о ее существовании, не приходил, не проверял, что с ней, жива ли. В гараже оказалось холодно и промозгло, и Марго в тонком халате продрогла до костей. Рука онемела, она то и дело пыталась размять затекшие пальцы, но это не помогало. Неизвестный мужчина в противоположном углу то и дело стонал и бормотал что-то, но Марго не могла разобрать ни слова. Унылое монотонное бормотание больше походило на молитву, и она перестала прислушиваться. Нестерпимо хотелось пить, от холода сводило все тело и рука беспокоила… Марго уже жалела, что не сдержалась и влепила Алексу пощечину, но исправить, разумеется, ничего не могла – поздно. Она старалась не думать о дочери, чтобы не расплакаться, но это, естественно, не удавалось. Ребенок – единственное, что сейчас представляло для Марго ценность. Она с какой-то необъяснимой злобой на себя вспоминала то время, когда мысль иметь ребенка казалась ей пугающей и кощунственной. Она очень боялась «обабиться», скатиться от интеллектуальных бесед о высокой прозе и творчестве Кандинского к примитивному обсуждению цен на памперсы и выбора молочной кухни – это казалось ей низшей точкой деградации, тем уровнем, за которым уже вообще ничего не бывает. Гуляющие во дворе с колясками мамочки казались ей существами с другой планеты, и Марго снобистски считала, что не может позволить себе стать одной из них.

Появление Маши расставило все в ее жизни и в голове по своим местам. Марго поняла, что Кандинский, фламандцы, кино «не для всех» и многочасовые беседы с почти асоциальными, зато, по их мнению, свободными представителями творческих профессий – ничто в сравнении с утренней улыбкой дочери, с ее маленькими пальчиками, с ее первыми навыками.

«Как я могла думать о такой ерунде? Неужели из-за этого Машка могла не родиться? Что бы я делала без нее? Сидела бы в «Цветке лотоса» с псевдоинтеллектуалами, делающими вид, что понимают пресловутое «кино не для всех»? Обсуждала бы чью-то свадьбу или развод? Спорила бы о высокой и низкой литературе? Да бред же все это! Пустые люди, пустые разговоры, убитое время. Мэри была права, когда жестко высмеивала это во мне – мой снобизм, высокомерие… Нет, в жизни есть совершенно иные ценности, ради которых стоит жить. И так страшно потерять их…»