Финальный танец, или Позови меня с собой

– Ты не поняла. Больше ничего нет. Я слишком хороший специалист, Марго, слишком – чтобы позволять манипулировать собой. А еще я очень хорошо знаю подрывное дело.

Марго пыталась заглянуть ему в глаза, но Джеф вжал ее лицо себе в грудь и крепко держал, не давая повернуться. Она слышала стук его сердца и понимала, что сейчас муж сказал вслух нечто такое, от чего хотел ее оградить раньше.

– Джеф… – пробормотала она, обхватывая его руками. – Даже если… мне все равно – понимаешь?

– Понимаю, родная. Ты слишком много выстрадала в жизни, и теперь у меня просто нет другого выхода, кроме как сделать тебя счастливой.

Марго удалось наконец освободиться, и она, отойдя к окну, проговорила:

– А я счастлива, Джеф. Я счастлива с того момента, как ты впервые перешагнул порог моей квартиры – помнишь? Мне показалось, что я попала в сказку. Ты был такой… я сразу тебе поверила, сразу – каждому слову.

Джеф улыбнулся чуть смущенно, взъерошил коротко стриженые волосы:

– Мы заболтались с тобой… Ночь глубокая, между прочим, а ты сегодня и так набралась впечатлений. Давай-ка я тебе налью одного хорошего средства – и пойдем отдыхать.

Он вынул из холодильника маленький флакон темного стекла и отвинтил крышку. По кухне поплыл резкий пряный аромат.

– Что это? – спросила Марго, принимая из рук мужа рюмку, до половины наполненную густоватой темной жидкостью.

– Это тибетские травы. Не бойся, пей. Это поможет тебе расслабиться и уснуть.

Марго сделала большой глоток и через пару минут почувствовала, как слабость овладела всем телом, ноги сделались ватными, а голова – восхитительно пустой и свободной от всех мыслей. Через десять минут она крепко и безмятежно спала, раскинувшись на постели в прохладной спальне.

Алекс

Слег он совершенно не вовремя. Нужно было ехать в Лондон и забирать Маргошу, а тут, как назло, снова эта слабость и боли в груди. Все оказалось серьезнее, чем обычно, – настолько, что утром Алекс не смог подняться с постели. «Ничего, отлежусь пару дней и потом поеду», – решил он, понимая, что выбора все равно нет.

Праздное лежание в постели располагало к воспоминаниям. Алекс перебирал в голове тот вечер, когда на их с Марго глазах прыгнула в реку Карина Кавалерьянц. Он не переставал удивляться упорству, с которым эта женщина шла к своей цели. И ведь она довела бы свою игру до конца, если бы не его фраза о причастности Вартана к пропаже ее старшей дочери. Алекс и сам содрогнулся от ужаса и отвращения, когда слушал разговор охранников в кафе. Как низко должен пасть мужчина, чтобы спасать свою шкуру ценой жизни ребенка, да еще и родной племянницы…

Карина не была готова к такой правде о своем девере, которому посвятила последний год жизни, став добровольной няней и медсестрой. «Интересно, что она сделала бы с ним, знай правду сразу? – думал Алекс, куря сигарету и отчаянно кашляя. – Судя по всему, с психикой у нее были проблемы, но оно и понятно – лишиться ребенка…»

Эта мысль заставила его взять телефон и набрать номер дочери. Алекс затаил дыхание, слушая гудки и молясь, чтобы Маргоша ответила. И вот ее голосок разорвал напряженную тишину:

– Папа! Папочка!

– Марго… Как ты там? – сглотнув неприятный ком, застрявший в горле, проговорил Алекс глухим голосом.

– Я скучаю, папа. Ты обещал…

– Да, детка. И я выполню. Просто сейчас…

– Я понимаю – сейчас ты занят, – со вздохом перебила Маргоша таким тоном, что у Алекса сжалось сердце. Но сказать дочери, что болен, он не решился – к чему волновать впечатлительную девочку?

– Ты умница, Маргоша. Скажи, ты занимаешься музыкой или по-прежнему упрямишься? – он слегка улыбнулся, отчетливо представляя картину – Маргоша, наклонив голову и сведя бровки к переносице, топает ногой, отказываясь сесть за инструмент.

– Я больше не хочу играть, папа.

Алекс вздохнул – у дочери был его характер. Ничего, он сумеет уговорить ее снова заниматься. Возможно, она не пианистка от Бога, но задатки, несомненно, есть, так что это нужно развивать.

Попрощавшись с дочерью, он вдруг ощутил непреодолимое желание сесть за инструмент. Этого не было уже давно, такой вот тяги. К счастью, рояль в квартире имелся – брат постарался и выбрал именно то, что нужно. Кашляя и держась от слабости за стену, Алекс побрел в гостиную.

Черно-белые клавиши казались мертвыми. Он опустил на них руки и сидел так какое-то время, настраиваясь. Почему-то извлечь первые звуки казалось невозможным – такое состояние бывало после долгой отлучки от инструмента, но постепенно оно прошло, и гостиная наполнилась музыкой. Алекс играл долго, наслаждаясь каждой минутой, проведенной за роялем, и вдруг поймал себя на том, что не касается Шопена – никак. Раньше он часто играл что-то, а вот сегодня в голове что-то сработало, словно заблокировав память. Мэри любила Шопена, но, стесняясь своих «попсовых» вкусов, никогда не просила сыграть что-то конкретное, однако он всегда чувствовал, чего именно она хочет, и часто играл для нее. Ему нравилось выражение ее лица – в такие моменты Мэри была словно лишена своей обычной брони из сарказма, ехидства и стервозности и становилась мягкой, тихой и отрешенной. Алекс вдруг вспомнил, что после ее смерти играл Шопена только однажды – в четыре руки с Маргошей, да и то для видеозаписи, которую потом отослал Марго-старшей. А сегодня у него было ощущение, что он не может вспомнить ни единого аккорда.