Прощаю и люблю

Шерон все еще льнула к Герри, но теперь ее руки каким-то образом оказались под его пиджаком и распластались по груди поверх рубашки.

Герри пробормотал еще что-то, а потом вдруг отстранил Шерон от себя. Ее смятенный разум еще не успел смириться с щемящим чувством потери, когда Герри рывком расстегнул на себе рубашку, раздвинул ткань, взял руки Шерон в свои и снова положил их себе на грудь, теперь уже не прикрытую тканью. Закрыв глаза и глубоко вздохнув, он выпустил ее запястья и снова прижал Шерон к себе.

— Дотрагивайся до меня, Шерон. Ты не представляешь, как я хочу ощущать твои руки на своем теле, твой рот…

Шерон, сотрясла дрожь. Она не смогла бы ответить, что вызвало новый, еще более мощный всплеск желания, — контакт с обнаженной кожей Герри или его страстная просьба. Целуя ее снова, Герри застонал, когда Шерон провела руками по его груди, расчесывая пальцами упругие волоски.

— Господи Боже, Шерон!..

Его руки нырнули под блузу, скользнули вверх по ребрам, нашли переднюю застежку бюстгальтера, выпустили на свободу ее грудь и накрыли ладонями нежные холмики. Потом его пальцы легонько потерли соски, и Шерон застонала в голос, бессильная и беспомощная под натиском захлестнувшего ее желания.

Она не осознавала, что говорит, но, видимо, все-таки что-то сказала, потому что услышала хриплый голос Герри:

— Да, да…

А в следующее мгновение он припал к ее соску, и все вокруг перестало существовать. Шерон содрогнулась от наслаждения — настолько острого, что она не понимала, как вообще можно его вынести. Она словно со стороны услышала свой голос, выкрикивающий его имя, — услышала и не узнала, голос был хриплым, надтреснутым. В ответ Герри слегка прикусил зубами сосок. Шерон конвульсивно вздрогнула и проглотила рвущийся наружу стон.

— О, Герри…

Она была больше не властна над собой и не могла более сдерживаться. Шерон чувствовала, что должна рассказать Герри о своих чувствах, признаться, что любит его, хочет быть с ним.

За окном пронзительно вскрикнул какой-то зверек, и этот крик прорвал пелену страсти, окутавшую ее мозг. Шерон почувствовала, как Герри застыл. В следующее мгновение он выпустил ее из объятий, отступил на шаг и отвернулся, избегая смотреть на нее.

— Простите, Шерон, — хрипло произнес он. — Это не должно было случиться. Я… черт, я думал, у меня больше выдержки.

Его голос звучал так виновато, так потрясенно, что Шерон поморщилась. Она-то знала, что вина за случившееся лежит не только на Герри. Она поощряла его, их желание было взаимным, даже при том, что взаимной не была любовь. Ее любовь. Шерон подавила всхлип и хрипло пробормотала:

— Вы не виноваты, я…

— Это не должно было случиться, — повторил Герри.

Когда он снова повернулся к ней, Шерон заметила, что он застегнул рубашку, но пропустил две пуговицы. Она со стыдом заметила и еще кое-что: царапину на шее Герри, которой явно не было, когда он входил в кухню.

Шерон покраснела. Ей было так стыдно смотреть в глаза Герри, что она поспешила повернуться к нему спиной.

— Это не должно было случиться, — в третий раз сказал Герри. — Мне вообще не следовало к вам приезжать. — Он тихо выругался. — Мне нечего сказать в свое оправдание… разве что списать происшедшее на эмоциональное напряжение после недавнего инцидента.

О ее участии в том, что произошло, Герри не сказал ни слова. Похоже, он решил взять всю вину на себя. Из рыцарских побуждений или потому, что не понял, как обстоят дела на самом деле? Но разве можно было не понять? Все яснее ясного, подумала Шерон. Более вероятно, что, принимая вину на себя, Герри пытается мягко предостеречь меня, чтобы я не придавала случившемуся между нами слишком большего значения. Его внезапно вспыхнувшее желание было просто побочным продуктом других эмоций, а я просто оказалась под боком. Действиями Герри руководила не страсть ко мне лично, а примитивный мужской инстинкт, потребность снять напряжение с помощью секса.

— Не надо ничего говорить, — дрожащим голосом попросила Шерон, все еще стоя спиной к Герри. — Думаю, нам лучше просто забыть о том, что произошло.

Даже не оглядываясь, Шерон почувствовала, что его сковало напряжение. Может, та таинственная сила, что сделала ее прозорливой, помогла почувствовать настроение Герри как свое собственное, это и есть любовь? Но почему он так напряжен? Разве не такие слова он хотел услышать? Забыть, начисто стереть из памяти все, что было, — разве не к этому он стремился?