102  

И я понял и принял эту ненависть, как и Галькину улыбку.

Впрочем, это все равно, потому что обе они были уже мертвы.

Мы кинулись назад и, пробегая мимо лестницы, услышали, как яростно ударами топора кто-то дробил и расщепывал нашу дверь.

– Точка! – сказал я матросу, закладывая последнюю обойму. – Сейчас вышибут дверь. Не пора ли нам сматываться?

– Может быть, – ответил матрос. – Но я, прежде чем это случится, я вышибу мозги из твоей идиотской башки, если ты повторишь еще раз!

И я больше не повторял. Мы втроем метались от окна к окну.

А когда последний патрон был выпущен и взвизгнувшая пуля догнала проскакавшего мимо кавалериста, – отбросил матрос винтовку, повел глазами по комнате, и взгляд его остановился на роскошном, высеченном из мрамора изваянии Венеры.

– Стой! – сказал он. – Сбросим напоследок эту хреновину им на голову.

И тяжелая, изящная Венера полетела вниз и загрохотала над крыльцом, разбившись вдребезги. И это было неважно, потому что Венера – это ерунда, а перекрестки… революционный штаб… и так далее…

Это было все давно-давно. Дом тот все там же, на прежнем месте, но седоватого джентльмена в нем нет. Там есть сейчас партклуб имени Клары Цеткин. И диван, обитый красной кожей, на котором умерла Галька, стоит и до сих пор. И когда по четвергам я захожу на очередное партсобрание, я сажусь на него, и мне вспоминается золотой зуб, поблескивающий ненавистью, звон разбитого стекла и счастливая улыбка мертвой Гальки.

У нее была темнокудрявая огневая головка. И она звонко, как никто, умела кричать:

– Да здравствует революция!

1925

Стивен Винсент Бене

Литания для современных диктатур

[14]

  • Об искалеченных, об убиенных,
  • Об угнетенных, сирых и убогих,
  • О призраках в горящих городах…
  • О тех, кого привезли, втолкнули и начали бить
  • Крепкие парни с упругими кулаками:
  • Без передышки, по голове, по спине, и об стол,
  • И с размаху в пах, чтобы корчился на полу,
  • Как полумертвая курица, а тот, кого следом ввели,
  • Смотрел побелевшими, расширенными зрачками.
  • О тех, кто при этом хрипел «Рот Фронт» или «Боже, храни короля!»,
  • И о тех, кто держался смирней, но был избит точно так же.
  • О тех, кто выплевывал в коридоре
  • Кровь и обломки зубов
  • И засыпал сном праведника на цементном полу
  • Со сладкой мечтой напоследок прикончить конвойного в грязном сортире,
  • О тех, с ввалившимися глазами и негасимым огнем!
  • О тех, кто остался хромым, изуродованным, – и о тех,
  • Кого безымянным зарыли в тюремном дворе
  • И до рассвета сровняли могилу с землею.
  • О тех, кто был сразу убит. И о тех, что годами
  • Ждали, терпели, надеялись, шли по утрам на работу,
  • В магазин за продуктами, на собрание подпольщиков,
  • Обзаводились детьми, запасались оружием и, наконец,
  • Были схвачены и перебиты, как крысы.
  • Об изгнанниках,
  • Которые чудом спаслись за границу;
  • О тех, кто снимает маленькие комнатушки в больших чужих городах
  • И вспоминает родину: высокие зеленые травы,
  • Родной язык, голоса далекого детства, запах ветра в то лето,
  • Форму комнат, вкус кофе, разговоры с друзьями,
  • Любимый город, знакомый столик в кафе,
  • Надгробные камни, под которыми им не лежать,
  • Землю, в которой им не лежать. Дети у них – иностранцы.
  • О тех, кто разрабатывал планы, и возглавлял, и терпел поражение,
  • И о тех простофилях, кто однажды без всякого плана
  • Разозлился и рассказал анекдот, и на них донесли,
  • И они не могли оправдаться и были отправлены в лагерь,
  • Чтобы приехать обратно в закрытых гробах с ярлыками:
  • «Умер от пневмонии», «Убит при попытке к бегству».
  • О тех, кто выращивал хлеб и был застрелен возле снопов,
  • О тех, кто выращивал хлеб и был отправлен в пески или в тундру
  • И там тосковал, как по раю, по хлебному полю.
  • О тех, на кого донесли их родные дети, чистенькие гаденыши,
  • В награду получившие мятный пряник и похвалу Образцового Государства,
  • О всех задушенных, кастрированных и просто уморенных голодом
  • Во имя создания Образцовых Государств; о повешенном священнике в рясе,
  • О еврее с раздавленной грудью и угасающими глазами,
  • О смутьяне, которого вздернули люди в штатском, —
  • Именем Образцового Государства, во имя Образцовых Государств.
  • О тех, кого выдал сосед, с которым здоровались за руку,
  • И о предателях, сидящих на жестких стульях,
  • Со струйками пота на лбу, с дергающимися пальцами,
  • Называющих улицу, номер дома и имя того человека.
  • И о тех, кто сидел за накрытым столом,
  • И лампа горела, и пахло едой,
  • И они говорили вполголоса, и тут послышался шум моторов
  • И в дверь постучали; они быстро переглянулись,
  • И женщина с застывшим лицом пошла открывать,
  • Оправляя платье: «Мы все здесь честные граждане.
  • Мы веруем в Образцовое Государство». И больше уже никогда
  • Не появлялись ни Коротышка, ни Тони, ни Карл,
  • А семью уничтожили позже.
  • Больше уже никогда… Мы слышали выстрелы ночью,
  • Но утром никто из соседей не знал, что случилось.
  • Ничего не поделаешь, нужно идти на работу. И я не видала его
  • Целых три дня, я чуть не сошла с ума,
  • А тут еще все эти патрули со своими вонючими ружьями,
  • И когда он вернулся, то походил на пьяного, и на нем была кровь.
  • О женщинах, что тайком по ночам оплакивают погибших,
  • О детях, привыкших молчать, – постаревших детях,
  • В которых плюют одноклассники. О разгромленной лаборатории,
  • О разграбленном доме, заплеванных картинах, загаженных колодцах.
  • О Разуме, который убили и голым швырнули на площадь…
  • И никто не пошевелился, и никто не сказал ни слова.
  • О холодном прикладе и горячей пуле,
  • О веревке на шее, о наручниках на запястьях,
  • Об огромном металлическом голосе, который лжет из тысяч радиорупоров,
  • О заикающемся пулемете, который ответит на все вопросы.
  • О человеке, распятом на кресте пулеметных очередей,
  • Человеке без имени, без орденов, без надежды на воскресение,
  • Темная голова свисает под тяжестью смерти, тело пропахло
  • Кислым запахом бесконечных тюрем – Джон Смит, Джон Доу,
  • Джон Никто – о, припомните, как его звали!
  • Безликий, как вода, беззащитный, как пыль на дороге,
  • Оскверненный, как эта земля, отравленная химическими снарядами,
  • И одичавший от цивилизации.
  • Вот он.
  • Вот человек, которого съели за зеленым столом
  • (Перед тем как приняться за мясо, гости надели перчатки),
  • Вот он, плод с древа войны, плод с древа мира,
  • Последнее изобретение, новый агнец,
  • Разгадка всех премудростей всех мудрецов.
  • И до сих пор он висит на кресте, все никак не умрет,
  • И до сих пор над железным городом нашей эпохи
  • Меркнет свет и зловеще струится кровь.
  • Мы думали, с этим покончено, но мы ошибались.
  • Мы думали, мы мудры, оттого что сильны.
  • Мы думали, наш скорый поезд везет нас в вечность.
  • Мы думали, скоро совсем рассветет.
  • Но поезд сошел с рельсов, и его захватили бандиты.
  • Но силой и властью сегодня владеют кабан и гадюка.
  • Но непроглядная ночь надвигается снова на Запад.
  • Мы, как и наши отцы, посеяли зубы дракона.
  • Наши дети знают войну и боятся солдат.

1938


  102  
×
×