103  

Тасос Ливадитис

Канун рождества

[15]

  • Холодно
  • небо как грязная майка
  • стоим шеренгой
  • вытянувшись
  • кто-то дует на пальцы
  • кто-то кусает пальцы
  • рядом парень в прыщах
  • молчит
  • мерзнет
  • бумажка зацепилась за проволоку
  • и тоже мерзнет
  • грузовики подъезжают
  • запах бензина
  • хлопают дверцы
  • у капитана глаза из дегтя
  • голос из-за поднятого воротника
  • один за другим
  • каждый кто услышит имя свое
  • выходит
  • до свиданья прощайте
  • земля скрипит под ногами
  • кто-то махнул рукой
  • парень в прыщах уходит
  • остались следы от ботинок
  • скоро их смоет дождь
  • к руке скользнула рука
  • эти часы мне не понадобятся прощай
  • бумажка на проволоке
  • все еще мерзнет.
  • Грузовики отъезжают.
  • Двадцать человек калачиками в палатке
  • даже языком повернуть невозможно
  • но руки соседей готовы
  • боль твою разделить.
  • И чтоб умереть
  • места достаточно.
  • Давайте же
  • вместе
  • подуем на крошечный уголек
  • надежды
  • в час когда лампа погасла
  • когда дремлется страже
  • когда лагерь надел
  • изорванную шинель
  • тумана…
  • Он вошел к нам с улыбкой
  • на рябоватом лице
  • точно асфальт испещренный
  • капельками дождя.
  • Водитель трамвая судя по кителю.
  • Мы потеснились
  • он старательно расстелил одеяло
  • и посмотрел нам в глаза.
  • Потом из кармана
  • он вынул какие-то дешевые карамельки
  • с прилипшими крошками табака
  • и разделил на всех.
  • Его забрали ночью внезапно
  • и убили тут же во дворе
  • его водительский китель отбросили в сторону
  • но улыбку он крепко стиснул зубами
  • чтоб улыбку не отобрали…
  • Жестяная крыша на кухне грохочет.
  • Стекло разбито
  • дыру затыкает мрак.
  • Капает с потолка.
  • Фомас зажимает картофелину коленями
  • и аккуратно чистит ее
  • единственной рукой
  • другую ему отрубили.
  • Краешком глаза
  • мы поглядываем на часового
  • вошедшего вместе с порывом
  • обледеневшего ветра. Его подбородок
  • подрагивает за шарфом
  • цвета хаки…
  • Падает снег. Ты кутаешься в шинель.
  • Из дома где живет комендант
  • доносится музыка. Чуть дальше
  • молчание.
  • Доброй ночи доброго Рождества.
  • Ты размышляешь о звездах
  • утонувших в тумане
  • о завтрашнем дне
  • когда тебя могут убить.
  • Но теперь этот голос
  • как шерстяной карман
  • спрячь в него свои руки.
  • – Доброй ночи Фомас. Доброго Рождества.
  • И сердце твое освещается
  • как новогодняя елка.

1950

Хорхе Луис Борхес

Тема предателя и героя

So the Platonic Year

Whirls out new right and wrong,

Whirls in the old instead;

All men are dancers and their tread

Goes to the barbarous clangour of a gong.

W.B.Yeats. The Tower[16]

[17]

Под явным влиянием Честертона (изобретателя и разгадчика изящных тайн) и надворного советника Лейбница (придумавшего предустановленную гармонию) я вообразил себе нижеследующий сюжет, который, возможно, разовью в свободные вечера, но который и в этом виде в какой-то мере оправдывает мое намерение. Мне недостает деталей, уточнений, проверок; целые зоны этой истории от меня еще скрыты; сегодня, 3 января 1944 года, она видится мне так.

Действие происходит в некоей угнетаемой и упрямой стране: Польше, Ирландии, Венецианской республике, каком-нибудь южноамериканском или балканском государстве… Вернее сказать, происходило, ибо, хотя рассказчик наш современник, сама-то история произошла в начале или во второй четверти XIX века. Возьмем (ради удобства изложения) Ирландию; возьмем год 1824-й. Рассказчика зовут Райен, он правнук юного, героического, красивого, застреленного Фергюса Килпатрика, чья могила подверглась загадочному ограблению, чье имя украшает стихи Браунинга и Гюго, чья статуя высится на сером холме посреди рыжих болот.

Килпатрик был заговорщиком, тайным и славным вождем заговорщиков; подобно Моисею, который с земли моавитской видел вдали землю обетованную, но не смог ступить на нее, Килпатрик погиб накануне победоносного восстания, плода его дум и мечтаний. Близится дата первого столетия со дня его гибели; обстоятельства убийства загадочны; Райен, посвятивший себя созданию биографии героя, обнаруживает, что загадка убийства выходит за пределы чисто уголовного дела. Килпатрика застрелили в театре; британская полиция убийцу так и не нашла; историки заявляют, что эта неудача отнюдь не омрачает ее славу, так как убийство, возможно, было делом рук самой полиции. Района смущают и другие грани загадки. Они отмечены элементами цикличности: в них словно бы повторяются или комбинируются факты из разных отдаленных регионов, отдаленных эпох. Так, всем известно, что сбиры, произведшие осмотр трупа героя, нашли невскрытое письмо, предупреждавшее об опасности появления в театре в этот вечер; также Юлий Цезарь, направляясь туда, где его ждали кинжалы друзей, получил донесение с именами предателей, которое не успел прочитать. Жена Цезаря Кальпурния видела во сне, что разрушена башня, которой Цезаря почтил сенат; ложные анонимные слухи накануне гибели Килпатрика разнесли по всей стране весть о пожаре в круглой башне в Килгарване, что могло показаться предзнаменованием, ибо Килпатрик родился в Килгарване. Эти аналогии (и другие) между историей Цезаря и историей ирландского заговорщика приводят Райена к предположению об особой, нам неведомой форме времени, об узоре, линии которого повторяются. Ему приходит на ум децимальная схема, изобретенная Кондорсе; также морфологии истории, предложенные Гегелем, Шпенглером и Вико; человечество Гесиода, вырождающееся в движении от золотого века к железному. Ему приходит на ум учение о переселении душ, которое окружало ужасом кельтские письмена и которое сам Цезарь приписывал британским друидам; он думает, что Фергюс Килпатрик, прежде чем быть Фергюсом Килпатриком, был Юлием Цезарем. Из этого циклического лабиринта выводит Райена одно любопытное совпадение, но такое совпадение, которое тотчас заводит его в другие лабиринты, еще более запутанные и разнородные; слова какого-то нищего, заговорившего с Фергюсом Килпатриком в день его смерти, были предсказаны Шекспиром в трагедии «Макбет». Чтобы история подражала истории, одно это достаточно поразительно; но чтобы история подражала литературе, это и вовсе непостижимо… Райен обнаружил, что в 1814 году Джеймс Алегзандер Нолан, самый старый друг героя, перевел на гаэльский главные драмы Шекспира, и среди них «Юлия Цезаря». Он также нашел в архивах рукопись статьи Нолана о швейцарских «Festspiele»,[18] многочасовых кочующих театральных представлениях, которые требуют тысяч актеров и повторяют исторические эпизоды в тех же городах и горах, где они происходили. Другой неизданный документ открывает ему, что Килпатрик, за несколько дней до кончины, председательствуя на своем последнем заседании, подписал смертный приговор предателю, чье имя было зачеркнуто. Такой приговор никак не согласуется с милосердным нравом Килпатрика. Райен исследует дело (его исследования – один из пробелов в сюжете), и ему удается разгадать тайну.

  103  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×