Прекрасная Катрин

– Успокойся, моя красавица… Не надо нас бояться. Тебе никто не причинит зла… Ну же, будь умницей…

Мало-помалу Морган успокоилась и в знак прощения лизнула широким языком Катрин в лоб. Готье взирал на эту сцену с недовольным видом.

– Весьма неразумно, госпожа Катрин.

– Пусть! Она меня любит. Нельзя убивать тех, кто любит. Пойми же! – воскликнула она, и в голосе ее вновь зазвучали слезы.

– Ладно. В таком случае оставайтесь здесь. От деревни мы довольно далеко. Думаю, никто не станет искать вас в лесу. А я схожу посмотреть, нельзя ли чего-нибудь раздобыть.

– Ты уходишь? – спросила молодая женщина, бледнея от страха.

– Вам надо поесть или нет? И внешность хорошо бы изменить, чтобы мы могли без опаски доехать до Буржа. Поджидая меня, можете вздремнуть. Ну а вы, госпожа Сара, как себя чувствуете?

– Как мне себя чувствовать? – проворчала цыганка. – С тех пор как мне не грозит поджаривание на костре, я чувствую себя превосходно.

– Тогда берите вот это! И действуйте без колебаний, кто бы к вам ни подошел.

«Это» оказалось кинжалом, с которым нормандец никогда не расставался. Сара взяла оружие хладнокровно и засунула кинжал за пояс таким естественным жестом, как если бы это был носовой платок.

– Положитесь на меня! – сказала она решительно. – Никого не подпущу.

Катрин заснула тяжелым тревожным сном измученного животного. Когда она проснулась, было темно. Готье, наклонившись над ней, тихонько тряс ее за плечо.

– Госпожа Катрин! Проснитесь! Время не ждет.

Чуть поодаль на груде сухих листьев сидела перед костром Сара, с важным видом поворачивая импровизированный вертел, на котором жарилась индюшка. Катрин чувствовала себя отдохнувшей после сна, а при виде Сары она окончательно успокоилась. Сара, сидящая у огня, напомнила ей раннее детство – мирное время, полное нежности и любви. Легко приподнявшись, она улыбнулась Готье.

– Мне лучше! – сказала она весело.

– Я рад. Наденьте-ка вот это. А потом поедем. – В руках он держал какое-то темное тяжелое одеяние.

Катрин ощутила пальцами грубую ткань и уставилась на нормандца непонимающим взором.

– Что это?

Готье мрачно ухмыльнулся, показав ослепительные зубы. В глазах его что-то сверкнуло.

– Монашеская ряса. Одна для вас, вторая для Сары. Мне повезло. Я встретил двух нищенствующих братьев прежде, чем они вошли в деревню!

Катрин побледнела, с ужасом вспомнив о странных верованиях своего спутника. Готье был язычник и относился без всякого почтения к служителям Господним, равно как и к самому Господу. Сраженная страшным предчувствием, она выронила рясу из рук. Нормандец расхохотался и, подобрав монашеское одеяние, снова сунул его Катрин.

– Да нет, я не убил их, не беспокойтесь! Только слегка оглушил и положил в тихом месте. Когда они прочухаются, то постараются как можно быстрее вернуться в монастырь, а в деревню ни за что не пойдут.

– Почему?

– Потому что я их раздел до нитки. Не пойдут же они к людям в чем мать родила, – произнес Готье с такой серьезностью, что Катрин не смогла удержаться от смеха. Она без возражений напялила на себя длинную плотную рясу и завязала на поясе веревку. Нормандец оглядел ее одобрительно.

– Вы вполне похожи на упитанного монашка! – сказал он и направился к лошадям.

Пока Сара и Катрин с жадностью поглощали индюшку, которую нормандец, видимо, позаимствовал у крестьян, тот занялся Морган. Набрав жирной липкой грязи на берегу ручья, он стал обмазывать ею бока кобылы, которая, остолбенев от этого немыслимого святотатства, позволила окрасить свою роскошную шерсть – впрочем, уже утерявшую изначальную белоснежность на пыльных грязных дорогах – в некий неопределенный цвет с оттенками от желтого до грязно-серого.

– Будем надеяться, что мы не попадем под сильный ливень, – сказал нормандец, отступив на шаг и критически оглядывая дело своих рук, словно художник, любующийся законченной картиной. Катрин с улыбкой подумала, что ее милый друг Ван Эйк точно так же разглядывал, склонив голову, прищурив глаза и сморщив лоб, какую-нибудь из своих восхитительных мадонн, для которых она служила ему моделью.

Затем нормандец проглотил свою часть индюшки, запил жаркое водой и подхватил Катрин, чтобы водрузить ее в седло.

– Ну, преподобный отец, – воскликнул он весело, – нам пора в путь. Сам дьявол не узнал бы вас в этом наряде. А когда я говорю «дьявол», я имею в виду мессира Жиля де Реца, сеньора с синей бородой!